А потом он убил меня
Шрифт:
— Она не писала вместе со мной, нет, но помогала. У меня вышли мемуары, они как раз об этом. — Я наконец-то выдыхаю, хотя до сих пор даже не чувствовала, что задерживаю дыхание.
— Понятно, спасибо. — И он садится на место.
Что за фокусы? Сэм говорил таким тоном, будто я обвиняемая, стою в зале суда перед присяжными, а сам он там за прокурора. До чего же ужасный человек! Он хочет сорвать мое мероприятие.
— Удивительно, как часто читатели сомневаются в авторстве книг, — произносит рядом со мной Элизабет, обращаясь к аудитории в целом. — Потому
Ей и остальным писательницам, конечно, нравятся такие разговоры, ведь у них все по-настоящему. И сами они настоящие, самостоятельно пишут свои книги, и им только в радость поговорить о притворщиках. О таких, как я. Но, подозреваю, Элизабет пытается отвлечь от меня внимание, и я этим тронута.
— Совершенно верно, — поддакиваю я, но на большее не отваживаюсь: меня всю трясет, губы дрожат, и нет никакого желания тянуть на себя одеяло.
Я подношу ко рту стакан с водой и проливаю немного на свои заметки. Элизабет поднимает бровь, будто спрашивая: «У вас все нормально?», и я быстро киваю.
— Просто в «Нью-йоркере», — Сэм снова на ногах, и мне кажется, что я сейчас умру; нет, я просто знаю это, — упомянуто, что вы, возможно, недостаточно цените вклад Беатрис Джонсон-Грин. Вот и все, что я имел в виду. Я вовсе не намекал на плагиат! И уверен, что вы никогда бы не сделали ничего подобного!
Теперь смеются и писательницы на сцене, и аудитория, и я заставляю себя присоединиться, хотя меня почти парализовало. Углы зала слегка расплываются перед глазами, и я сосредотачиваю взгляд на входной двери в дальнем конце, чтобы прийти в себя. Голова начинает кружиться. Возможно, мне следует грохнуться в обморок и свалить все на духоту или объявить себя беременной.
Сэм опять садится и криво улыбается мне. Из-за него я чувствую себя больной. Неужели раньше его улыбка казалась мне очаровательной? Одна из писательниц начинает историю о романисте, которого поймали на краже рукописи, а потом о другом, который притворился, будто написал автобиографию, да вот беда: та не имела ничего общего с его жизнью. Все соглашаются, что это чудовищная глупость, ведь все тайное рано или поздно становится явным. Кто-нибудь да узнает, что биография придумана, а книга написана другим человеком. Я беспрестанно киваю и молюсь про себя, чтобы никому не взбрело в голову ко мне присмотреться, потому что напряжение до сих пор сковывает каждую клеточку тела. Наверняка я вдобавок еще и неприлично раскраснелась.
Наконец руку поднимает кто-то еще, и обсуждение плагиаторов заканчивается. Я опять заставляю себя дышать медленно, плавно и вдумчиво, уповая, что Сэм не вылезет с очередным вопросом. Или не ляпнет чего-нибудь. Вот закончу тут и засужу его. За клевету. И за то, что мешал мне выполнять принятые на себя обязательства.
Когда мероприятие завершается, мы все встаем, но я ускользаю через задний ход, пока никто не успел меня перехватить, и почти бегу прочь, но тут кто-то ловит меня за рукав. Я вырываюсь и оборачиваюсь, готовая изо всех сил
— Вроде отлично прошло, как по-твоему? — спрашивает Сэм. Он стоит передо мной с уязвленным видом, будто это я чем-то перед ним провинилась.
— Ты зачем пришел?
— Я всегда посещаю книжный фестиваль, Эмма, это моя работа. Ты ведь знаешь. — Он наклоняется ко мне. — Рад тебя видеть.
— Ты просто псих! — Я сердито смотрю на него, потом озираюсь по сторонам и вижу, что кругом люди.
— Зачем ты это сделал? Вылез с таким вопросом! — хмурюсь я.
— Пытался привлечь твое внимание.
Я обнаруживаю, что смеюсь, хоть мне и не хочется. Он касается моего плеча, но я отшатываюсь.
— Послушай, ну не надо так. Я увидел твое имя в программке и просто пришел с тобой повидаться. Ты же понимаешь, ведь правда? Как еще мне тебя увидеть, если ты не говоришь, где остановилась?
Мне хочется его стукнуть.
— Я должна идти, — говорю я.
Он хватает меня за локоть:
— Я по тебе скучаю.
— Не надо, Сэм, пожалуйста, только не здесь.
— Тогда где?
— Чего ты от меня хочешь?
— Да просто провести с тобой хоть немножко времени. Я скучаю по тебе. Скучаю по тому, что мы делали вместе.
— Да хватит уже, а? Сэм, ну правда, мы же обсудили это вчера вечером. Ты что, меня преследуешь? Может, ты самозванец? Ты правда писатель-призрак?
— Это просто смешно! Ты спрашиваешь, не выдаю ли я себя за писателя-призрака? Тогда получается, что я призрак писателя-призрака, так, что ли? Конечно, я не самозванец. Не нужно мне было задавать на фестивале этот вопрос, я ведь профессионал. И никогда не рассказываю ни о чем, ты же знаешь. Не только о том, что мы с тобой трахаемся, а вообще ни о чем.
Он смеется, громко и весело, и я принимаю решение раз и навсегда. Второго романа не будет. Надо поскорее развязаться с этим придурком. Как будто все сговорились против меня! Я просто не могу сейчас взять паузу. Придется рассказать все Фрэнки. Мол, я наняла писателя-призрака, чтобы он мне помогал, но теперь передумала, и придется начинать все сначала. Найду другой способ.
— Я скучаю не по работе над твоей книгой, — сообщает Сэм, — а по тебе самой.
Он явно сумасшедший. Говорит так, будто мы с ним встречаемся. Типа: «Как насчет ужина? Тут за углом такой романтический ресторанчик, тебе там понравится. Я угощаю!» В голове у меня лишь одно: «Этот мужчина опасен». Меня окружают опасные мужчины. И женщины, если вспомнить Кэрол.
— Мне надо идти, — говорю я, а сама думаю: «Если убить троих, но дать обещание остановиться, станешь ли серийным убийцей? Нет. Если пообещаешь на этом остановиться».
Честное слово, я на этом остановлюсь.
Я вымоталась.
Такое ощущение, что мне действительно изменила обычная жизнестойкость. Я могла бы легче пережить все это, обычно так оно и бывает, но сейчас происходит слишком много всего сразу. Не терпится вернуться домой и раз навсегда сбыть с рук проблему Кэрол и Джима.