А потом с ней случилась жизнь
Шрифт:
Особенное тяготение Марк испытывал к многоточиям. Только вместо трех точек он всегда ставил две. Это придавало фразам незаконченность глубокого размышления и подразумевало подтекст или возможность продолжения слов, заложенных в фундамент мысли.
Несмотря на десять лет брака с ними до сих пор случались бумажные письма. Когда происходила ссора или возникала обида, они писали друг другу письма, как в старые добрые времена. В письме всегда проще рассказать о том, что тревожит. О том, что чувствуешь. Получается проще и бережней.
И когда в жизни происходило что-то очень важное, они тоже писали друг другу.
Решено: сегодня вечером Марк напишет Славе письмо и передаст его с Жанной Николаевной в больницу.
– Как отправил гулять на площадку? – меня разбудил вопль Дарьи. – Трехлетку одного отправил гулять на площадку?
После тысячи гневных слов и организации успешной поисковой операции, Даша выключила телефон и устало откинулась на большую и твердую больничную подушку со штемпелем «77». Утенок на ее животе растянулся в грустной улыбке.
– Ой девочки… Что же… что же это я наделала…
Все смотрели на нее, даже задремавшая Галя вдруг очнулась и повернулась к Даше лицом.
– Жила я себе десять лет с мужем и горя не знала. А тут… встретила случайно первую любовь свою, и от одного раза… – Даша выразительно показала на свой круглый живот. – Смысла прерывать не было: когда поняла – уже поздно было. А муж… Муж, как узнал, так сразу и уехал от меня на родину. Он сам с Кишинева. С осени я его не видела. Дочки и сын так по нему скучают…
Всех оглушило тишиной. Помолчав немного, Даша продолжила:
– Если бы вы знали, какой у меня был муж… Интеллигентный и такой умный, девчонки! Кандидат исторических наук. А у меня, как говорится, мозг – главная эрогенная зона, – Даша засмеялась. – Как же мне с ним было интересно! А этот – Даша затрясла мобильником, – живет сейчас с нами, но муж и отец из него никакой… – Даша замотала головой и сокрушенно добавила: – И поговорить с ним не о чем.
Все, о чем так просто рассказывала эта большая страстная женщина, было самым страшным моим кошмаром. Поддаться минутной слабости и расплачиваться за это всю оставшуюся жизнь. Разрушить то, что строилось годами.
– Ох, девчонки, – задумчиво продолжила Даша, достав из тумбочки расческу и начав расчесывать волосы. – А я ведь знаете, какая красивая! Тут вы на меня не смотрите, – махнула она рукой. – Что тут-то… А видели бы вы меня там, в жизни!
– А здесь что вам, не жизнь? – спросила, входя в палату, пожилая медсестра. – Все забудется, а эти-то дни будут помниться, вот увидите, девоньки. А я за Дорониной.
– Иду. – Галя тяжело поднялась.
Вернулись они одновременно – Люда на своих ногах, а Галя на каталке – она была еще под наркозом. На консилиуме решили назначить Люде операцию на пятницу. Галя уже отмучилась – ей наложили швы на шейку матки – «подшили», как здесь говорят. Это должно помочь ей выносить ребенка.
Когда Галя отошла от наркоза, она стала шутить и совсем перестала спать. В тот же вечер к ней приехала подруга. По виду – как будто из соседней палаты заскочила: одета кое-как, волосы паклей. Они сразу ушли курить. Интересно, как это сочетается – утром зашиваться под общим наркозом, чтобы выносить ребенка, и вечером курить, чтобы плод подышал никотином. Впрочем, может Галя и не курила сама, а пошла за
Так мы прожили несколько дней. Я чувствовала себя хорошо, мне даже уже перестали делать капельницы. Мое собственное положение казалось мне абсолютно благополучным. Я была уверена, что буду, как и в первую беременность, перехаживать. И по пути в роддом на сорок второй неделе, в сентябре, мы будем с ухмылкой вспоминать этот странный эпизод с моим попаданием в больницу. А был ли он вообще? Может быть, это был сон? Жуткий кошмар – с кем не бывает.
Вот у них у всех, действительно, проблемы – у Люды, у Светы, у Гули, у Даши, а я здесь оказалась случайно, я здесь временно. Меня скоро отпустят домой, и впереди целое лето.
Лето. Еще в первую беременность я сожалела о том, что она кончится весной, и у меня не будет прекрасного и неспешного беременного лета со всеми этими летящими платьями, индийскими шароварами на бедрах, обтягивающими живот футболками с прикольными надписями и, конечно, фотосессиями. Как это прекрасно, когда не нужно ходить в чужой безразмерной куртке и выворачивать ноги, чтобы натянуть зимние сапоги, которые к тому же еле застегиваются на отекших икрах.
Беременное лето на даче было моей мечтой. Я предвкушала его полгода, и, как только в магазинах появились летние вещички для модных мамочек, я закупилась всем, о чем мечтала. Жемчужиной коллекции были коротенькие голубые шортики на толстой резинке. Главный символ моего лета. Сколько раз я представляла, как лежу в них на дачных садовых качелях и качаю свой огромный живот. А на животе – блюдце с черешней, черной и жирной.
Кто знал тогда, что эти шорты так мне и не пригодятся.
Марк редко садился за руль, разве что по выходным. На работу он ездил исключительно на метро – так быстрее, да и в пути можно заняться чем-нибудь полезным, например, разобрать почту. Машиной в их семье часто пользовалась Слава. Сам автомобиль, кстати, тоже выбирала она. Ну как выбирала… Просто она привыкла, что машина должна быть «Субару», потому что в ее семье всегда были только «субару». Ее отец обожал эту марку, и Слава говорила, что «субару» – это наследственное. Она шутливо называла себя «пилотом субару» и любила быструю, но аккуратную езду.
Марк же никогда никуда не спешил и никогда никуда не опаздывал. Ему вообще претила любая суета. И автомобиль он вел спокойно и очень надежно.
Выдался дождливый пасмурный день, но была суббота, поэтому рано утром Марк забрал Мишу с Ленинского. В семье Марка было принято называть дома родственников по улицам, и вместо «мы поехали к бабушке» говорилось «мы едем на Ленинский». Это до сих пор вызывало недоумение у Славы, хотя они прожили вместе уже десять лет.
Усадив сына в автокресло, Марк заговорщицки сказал: