А потом с ней случилась жизнь

Нагирная Анастасия

Опять один.

Всегда один.

Весь день я валяюсь там же, в трехместной предродовой, ногами к двери, и слышу приход в это мир еще семи младенцев. Привыкаю и к этому. Амплитуда эмоций выравнивается, я просто жду, безвольно жду сама не знаю

чего.

После обеда ко мне привозят женщину с цервикальной недостаточностью – прямо из женской консультации.

– Они просто увидели на УЗИ, что шейка полтора сантиметра, и сразу скорую. Я пыталась возражать, я хорошо себя чувствую, но… – она махнула рукой. – Рубаху какую-то дали рваную, – она показывает порванный рукав.

Я слабо улыбаюсь и думаю про дыру в своей рубашке, но не решаюсь ее продемонстрировать. Стыдно. Эта дыра – символ моей презренной никчемности и беспомощности перед давящим всевластьем системы. По всему же виду моей соседки Сони понятно, что она впервые оказалась в роддоме. В ней еще много детской наивности и веры в честь, достоинство, человечность. И эта рваная безразмерная рубаха действительно кажется чужеродной на ее хрупком теле.

В дверном проеме продолжает сновать алое пятно. Туда-сюда. Я машинально подсчитываю время и понимаю, что Светлана уже больше суток на посту. Как она это выдерживает… К утру мой телефон садится, и она дает мне свою зарядку.

– Светлана, в чем секрет? Как вы выдерживаете две смены и остаетесь такой бодрой, веселой?

– Да потому что я уже не Светлана, а Анна – смеется она. – Мы сестры, близняшки.

– Почему тебя до сих пор держат в родильном отделении? – недоумевает мама, которая всю ночь волновалась

из-за того, что мой номер был не доступен.

– Говорят, что нет мест в патологии, – тихо отвечаю я, стараясь не разбудить наконец задремавшую соседку.

– А зачем тебе в патологию? У тебя же уже все хорошо.

– Отсюда не выписывают, – говорю я и глажу белые межплиточные швы. – Отсюда только переводят. Кого в послеродовое, – мой палец уходит из точки пересечения швов налево, – кого в реанимацию, – палец идет прямо, – а кого – в патологию, – палец сворачивает направо. И… у меня пока еще не совсем все хорошо.

Я отключаю телефон.

Соня со скрипом переворачивается на другой бок и трет заспанные глаза.

– А вы здесь давно лежите? – спрашивает она тонким голоском, напоминающим комариный писк (как ее выдерживает муж?!).

– Со вчерашнего дня.

– А что у вас?

И я рассказываю ей свою историю, а она мне – свою. Соня работает учителем английского языка, она старше меня и ждет второго ребенка. Я не верю своим ушам – она выглядит, как подросток. Я украдкой разглядываю ее, а она делится переживаниями за старшую дочь Ульяну, которая осталась одна с папой.

– Ну с папой же, значит, не одна, – успокаиваю ее я.

– Да, но разве папа… – она не договаривает. – Папа – это папа.

Я киваю.

– Я тоже никогда так надолго не расставалась со старшим сыном. Неделю меня не было, пару дней дома и вот опять попала в больницу. Боюсь, чтобы он не связал разлуку с беременностью, не винил в нашем расставании сестричку, – говорю я и глажу живот.

Конец ознакомительного фрагмента.