А Роза упала… Дом, в котором живет месть

Апрелева Наталья

— Хотел засвидетельствовать почтение вашей матушке, — заговорил Лукаш Казимирович, — но она не соизволила откликнуться, можете себе такое представить?

Лилька могла себе представить и не такое, да и Юля, скорее всего, тоже, но эту реплику она прослушала, как и предыдущую. Юля впервые за долгое время испытывала эстетическое удовольствие от созерцания мужчины и отвлекаться не хотела. Она даже забыла затянуться сигаретой, что в последний раз с ней произошло пятнадцать лет назад — во время личного участия в рождении ребенка-Тани, панка и нигилиста.

Но отвлечься пришлось, потому что кухонная дверь содрогнулась

от полновесного удара — видимо, ногой — и открылась, пропуская неизвестную личность. Пол личность имела явно мужеский, на что прямо указывал голубой берет десантника, майка камуфляжной расцветки и солдатские берцы до середины мускулистых голубоватых икр. Личность немного запнулась о порожек и слегка упала — прямо к Лилькиным ногам в кокетливых тапках с помпонами.

— Оп-па! — весело сказала личность, облокотившись спиною на толстые ножки стула. — Во-первых, здравствуйте!

— Здрасссьте, — робко ответила Лилька, приставными шажками отодвигаясь подальше. Голубой берет вставать вроде бы не собирался. Юля вспомнила про сигарету в руке и затянулась жадно, отметив небольшой процент седины в волосах Лукаша Казимировича и возлюбив его еще больше.

Лукаш же Казимирович мощным рывком установил личность в более традиционную для знакомства позицию. Оглядел несколько опешивших молчащих дам и взял ситуацию в свои почти графские руки:

— Очень, конечно, не хочется портить нежное утро таким грубым вопросом, но вы, в общем-то, кто такой будете, уважаемый?

Уважаемый почесал ярко-рыжую щетину на квадратном подбородке, поправил берет на затылке, подвигал мощным ботинком, как бы выполняя несложное балетное па, и уверенно представился:

— Юраня буду, мля!

Юля хмыкнула, Лилька нахмурилась, а Лукаш Казимирович невозмутимо уточнил:

— А по отчеству?

— По отчеству? — переспросил Юраня, подвигал мощным ботинком еще и неуверенно добавил: — Ну, Алексеевич.

— Юрий Алексеевич, значит, — резюмировала хмурая Лилька, — как Гагарин.

— Гагарин? Гагарин? Это что еще за пидор такой — Гагарин? — спросил Юраня, наморщив лоб под голубым беретом.

Юля опять выключилась из разговора, в ходе которого Юраня Алексеевич все-таки сумел объяснить, что он и есть тот самый жених Марго, а также минимум трижды назвал Гагарина пидором.

— И снова здравствуйте, — вспомнил Лукаш Казимирович известный анекдот, красиво ухмыляясь. Юля сомлела совсем. «Ах, — несодержательно думала она, — ах!»

— Привет, — не возражал сговорчивый Юраня, — мля!

Из открытого окна послышались детские голоса и смех — Розкина дочка Флора активно достраивала большое гнездо с помощью подружек.

— Сссмеются, суки, — верно подметил Юраня.

Смеется и Юраня, ах, как Юраня смеется, хохочет, подпрыгивает на месте, даже немного подхрюкивает, никогда не был в роли жениха, это может быть забавным. Юраня не идиот, просто он любит играть. И смеяться.

Юраня забывает себя, многое забывает, он не боится забыть что-то важное, напротив — хочет. Мальчик Юраня ходит в детский сад, это специальный детский сад, говорит мама, оправляя на нем светлый шерстяной костюмчик, специальный детский сад, где ребята весело играют не только утром и днем, а еще вечером и

ночью, пока их мамы работают в две смены, ах как хорошо ребятам в таком саду! Они всегда вместе, дружат, водят хороводы, катаются с ледяных горок и читают вслух про Черную Курицу или подземных жителей. Мальчик Юраня не хочет весело играть с ребятами утром, днем, вечером и ночью, мальчик Юраня хочет к маме и домой, он сильно плачет, и его без штанов ставят на невысокий детский табурет перед всей группой — это наказание, объясняет большая страшная воспитательница, похожая на медведя. Юраня плачет и на табуретке, а когда ему позволяют с нее слезть, он плачет еще, чуть позже, во время сна он писает в постель, и завтра тоже. Мама забирает его домой, мама утирает слезы рукой, подкладывая сыну под простыню рыжую жесткую клеенку. Но время — оно чем хорошо — оно проходит.

Утром Юраня встанет хозяином жизни, нормальным пацаном, брелоком разбудит дорогой автомобиль, до обеда он нормально разрулит нормальные пацанские вопросы, к вечеру он — разудалым гопом в малиновом Адидасе и шапочке-пидараске, или сложносочиненным маргиналом в камуфляже и тельняшке, победительно прошествует по Набережной с пятилитровой баклажкой пива и будет доволен. Такая чудесная игра, зачем все усложнять.

Юраня смеется, никогда не плачет больше.

Маленьким ураганом Маргарита ворвалась, прекрасная невеста и завтрашняя именинница. Прическа ее была безупречна, брючный костюм цвета теплых сливок тоже, к пышной груди интимно прижимался ноутбук в ноутбучной же сумке.

— Ах вот ты где! — обрадовалась она жениху и немного потыкала его носком летней остроносой туфли в закрытую берцами щиколотку. — Ты опять?!

— Отнюдь, — обиженно ответил Юраня, пряча живой взгляд под брови.

— Ну пошшшли жжже!.. — угрожающе прошипела Марго и сильно потянула жениха за камуфляж. Жених покачнулся. Сделал шаг. Потом второй.

— Ну что, мля, пока! — обернулся на прощанье. — Увидимся, думаю…

Юля вытащила из пачки новую сигарету, Лилька со звоном уронила столовый нож, Лукаш Казимирович взял сиротливо лежащую на краешке хрустальной пепельницы сигару, покрутил в пальцах. И совершенно неважно, кто первым начал хохотать, да.

* * *

— Ну да, я всегда заказываю именно эту.

С овечьим сыром. Тебе нравится?

— Да, душа моя. Хорошая, сытная пицца. Ветчины много. Грибов много. Оливок нету. А что за сыр какой-то особенный?

— Это овечий сыр.

— То есть он не как, допустим, э-э-э-э,« Российский» ? Или… Господи, вообще не помню никаких сыров.

— Я! Знаю! Пять! Имен! Сыров! — Пармезан — раз! Маасдам — два!..

— Что вообще значит« овечий» ? Овечий…

— Овечий — значит из молока овцы.