А смерть подождет

Барабашов Валерий Михайлович

Все засмеялись, задвигались, весело поглядывая на Линду, а та сидела у ног хозяина счастливая. Поняла, что говорят про неё, хвалят, и Линда одобрительно завиляла хвостом, — дескать, правильно всё. Поначалу, услышав знакомые слова: «Оружие… взрывчатка», насторожилась — не придется ли бежать к машине? Но хозяин сидел спокойно, держал в руке, как и все, остальные, кружку…

— А что касается новорожденного, — продолжал Нуйков, — то ты, Алексей, и дальше служи России честно, как сейчас служишь, но свой следующий день рождения лучше отмечай дома, в кругу семьи. Есть деваха?

— Есть, есть, — кивнул Рыжков с белозубой простецкой улыбкой во весь рот.

— Вот, молодец. У мента, между нами, мужиками, говоря, должен быть надежный, крепкий тыл. Наша служба,

как в песне поется, и опасна, и трудна. Но — благородна! Помни это!… Здоровья тебе, лейтенант, успешной карьеры. Чтоб до генерала дорос!… И храни нас всех, Бог! За тебя, Лёша!

Все встали, дружно зазвякали алюминиевые кружки, чеченский коньяк оказался вполне приличным напитком — веселья и расслабленных разговоров за столом прибавилось.

Омоновцы преподнесли Рыжкову фронтовую флягу со спиртом, Нуйков наказал её беречь и выпить по возвращении домой, что Лёша и пообещал, но твёрдой уверенности в его голосе не было.

Опер'a тоже не остались в долгу перед своим товарищем — кто шикарный брелок для ключей преподнёс (Лёха как-никак водитель «антилопы»), кто флакон одеколона, кто блок сигарет…

Складно говорил и капитан Смирнов — с юмором, и по делу. Сказал, что его тёзка однозначно родился в рубашке, а значит, жить будет долго и счастливо.

Все, конечно, поняли, что капитан имел в виду «чэпэ» на блокпосту, Рыжкову в самом деле повезло — ведь мог же остаться в «УАЗе»!

— Ладно, чуть-чуть не считается, — махнул рукой именинник и взялся за гитару. — Давайте лучше споём!

Общий, объединяющий любую мужскую компанию, в том числе и милицейскую, градус за столом был уже на высоте, русская душа не может без песни, а песня сейчас была конечно о войне.

— Я не помню, сколько за камнем лежал. Он стрелял и стрелял. Я — патроны считал. Я устал, но ведь он — не железный, шакал, Он ведь тоже устал! А в России у нас — леса, поля, луга. А в России сейчас снега, снега, снега… А в России домой провожают ребята невест, Над моей головой — южный крест… Вот и он замолчал за соседней скалой. Он привык, ему горы — что дом родной… А в России у нас — леса, поля, луга. А в России сейчас снега, снега, снега…

— Да уж, Сибирь наша точно сейчас в снегах, — грустно сказал Смирнов. — Такой грязи, как здесь, там нету. Давайте, мужики, за Сибирь, а? Хоть вы, может, и не бывали у нас, а земля наша замечательная! Легко дышится, просторно живется.

Голос капитана заметно дрогнул, его печаль как-то сразу передалась застолью, Рыжков отложил гитару.

— Алексей Иванович, у тебя кто в Омске? — спросил Олег.

— Две жены, одна бывшая, конечно, четверо ребятишек. Я, мужики, богатый!

За столом одобрительно загудели:

— О-о!… Молодец, капитан!

— Отец-герой!

— В таком случае, роду Смирновых нет переводу!

Снова поднялся Нуйков, призвал:

— За Смирновых, господа офицеры! За новое поколение сибиряков!

Выпили, помолчали.

— Чечня для России — крест, да. — Нуйков говорил негромко, раздумчиво, его все хорошо слышали. — И нести его нам, тащить на горбу долго. Всегда!… Эх! Жили, ведь, не тужили. Мы, москали,

хохлы, чечены, грузины… Теперь враги. Разбежались по своим углам и — гав! гав! — друг на друга. За оружие взялись, метелим тут, в Чечне, почем зря. Мы — их, они — нас. А зачем, спрашивается?! Мы-то с вами, менты, что от этого имеем? Или армия? Вон, в Грозном, сколько парней намолотили. Да и сам город — развалины, лунный пейзаж!

— Грозный нам и восстанавливать, попомните мои слова! — Смирнов пребывал всё в том же меланхолическом состоянии. — Если, конечно, доживем.

— Алексей, дружище, что за настроение! — Нуйков приобнял капитана, за плечи. — Хватит хандрить, тоску за столом нагонять! День рождения у подчинённого, а он… сидит, киснет. Ну-ка, наливай!

— Да так я, мужики, так! — Смирнов как-то через силу улыбнулся. — Накатило что-то…

— Война, любая, когда-нибудь да кончается. — Это Дима Шевцов, старлей. Тоже сидит задумчивый, мысли его где-то далеко, не за столом. Потребовал:

— Ну, Лёха, давай что-нибудь повеселее.

Пели и играли на гитаре теперь по очереди, умеющих играть оказалось трое, их внимательно слушали и каждому аплодировали. Тут не профессионалы со сцены, тут — свои, любители.

Взял гитару и Олег.

— Простите, мужики, — честно сказал он, — Я со струнами не особенно в ладах… Но — как умею.

Малость не попадающие в тональность «струны» кинологу конечно простили. Важно чт'o пел младший лейтенант, о чем. А пел он о любви: о Марине, о той мечте-встрече, о вынужденной разлуке. И каждый из сидящих за столом молодых мужчин тоже думал о своей женщине, видел её рядом с собой, мысленно повторял её имя.

А всех объединили и даже породнили сейчас знаменитые строки Константина Симонова:

— Жди меня, и я вернусь, Всем смертям назло. Кто не ждал меня, тот пусть Скажет: — Повезло. – Не понять неждавшим им Как среди огня Ожиданием своим Ты спасла меня. Как я выжил, будем знать Только мы с тобой, – Просто ты умела ждать Как никто другой.

 Олег отложил уже гитару, песня превратилась просто в стихи, которые он читал для своих боевых товарищей, но прежде всего для неё — любимой своей девушке, которой открыл свое сердце, которой, сказал заветное — люблю!

В наступившей тишине хрипела только рация, «Гром» настойчиво вызывал «Волжанку», и все сидящие за столом, молодые эти милицейские офицеры, отчетливее вдруг почувствовали, что они действительно на войне, где стреляют, калечат и убивают, где разозлившиеся друг на друга люди решают свои проблемы с помощью оружия, что смерть не ищет компромиссов и охотится за каждым из них, что она не хочет ждать, а торопится, напротив, со своим пиршеством и торжеством забвения. И, наверное, кому-то из них — улыбчивых и немного подвыпивших сейчас парней, не повезет, кто-то не сможет вернуться к родной своей маме, и к той единственной, что осталась по ту сторону войны — пусть и не похожей на Великую Отечественную, с фронтами, глубокими тылами, колоннами беженцев или пленных, армадами танков и самолетов… но и на этой, чеченской войне, погибли уже тысячи и тысячи, прежде всего молодых людей, которым, увы, по законам подлого военного времени и предстоит погибать в первую очередь.