А смерть подождет
Шрифт:
И уйдёт восвояси — дела. Жизнь-то продолжается. Службы не оставишь — Гарсона своего, питомник. У неё, Марины, тоже может случиться командировка в Чечню. И ещё неизвестно — вернёшься ли живой-здоровой…
Он, Олег, хорошо её понимает.
Тут же, у гроба, будут, наверное, стоять и его, Олега Александрова, непосредственный начальник, майор Шайкин, старлей Серёга Рискин, хозяин ротвейлера Альфонса, — и на их лицах будет нечто похожее на горе. Возможно, придёт и полковник Савушкин, начальник управления уголовного розыска, а может, и сам генерал Тропинин, и
И тогда он, Олег Александров, младший лейтенант российской милиции, погибший за Родину, за то, чтобы Чечня не отделялась от неё, будет вполне доволен. Всё-таки не зря прожил свои двадцать шесть лет.
Линду, конечно, не приведут попрощаться с ним. Не положено приводить собак на похороны людей. А жаль. Она его друг и помощник, самое верное и преданное существо, она была членом опергруппы, по-своему, по-собачьи, воевала в Чечне и тоже принесла России пользу.
Могли бы дать Линде возможность попрощаться с ним, хозяином. Они любили друг друга. Они оба ценили дружбу.
Такие, вот, воспалённые высокой температурой мысли и видения одолевали Олега Александрова.
Не знал он, просто не подумал, да и у матери не догадался спросить: что же это коллеги не идут к нему, проведать?
А их просто не пускали никого — ни Марину, на полковника Савушкина, ни даже самого генерала Тропинина. После операции человек в тяжёлом состоянии, какие тут могут быть визиты?!
А Линда всё это время жила в своем вольере, на питомнике УВД. Пришла уже настоящая зима, намело вокруг снега, было холодно. Хозяин её не появлялся, и она очень тосковала по нему. Работать Линду заставляли не часто — то Марина брала её с собой на задание, то старший лейтенант Рискин. Наверное, Гарсон болел, или Рискин жалел своего баловня Альфонса, берёг его нежные лапы…
Но большую часть времени Линда лежала на соломенной подстилке в глубине вольера. Это был у неё, как и у всех собак на питомнике, своеобразный домик, будка. Снег и ветер сюда не доставали, а холод Линда научилась переносить — всё ж таки она была строевой милицейской собакой, состояла на довольствии. И вообще — собачья жизнь суровая и простая. Это болонки там всякие и смешные пекинесы нежатся со своими хозяевами в тёплых постелях, а военные собаки всегда на службе, комфорт им ни к чему.
Линда терпеливо ждала хозяина. На душе у неё тоже была зима. Но он велел ей ждать, и она хорошо это помнила.
Глава одиннадцатая
Гости пошли к Олегу много дней спустя, когда понизилась температура, и он заметно ожил. Но рана затягивалась плохо, зашивать её было нельзя.
… Первыми приехали генерал Тропинин с Савушкиным. Тропинин был в форме, вид его придавал значительность визита, как бы вдохновлял, настраивал на служебный тон, и Олег, увидев начальника
— Лежи, лежи! — несколько даже испугался Тропинин, замахал на него руками.
Осторожно пожал правую руку Олега, отметил про себя: «Тёплая, это хорошо.»
Поздоровался за руку и Савушкин, оба сели около койки. Тропинин бодро улыбнулся Нине Алексеевне:
— Ну, как тут наш герой?
Мама тяжело вздохнула.
— Боремся. Температура, вот, насколько спала, уже хорошо. А остальное…
— Ничего-ничего! Организм здоровый, парень он крепкий, молодой… Какая-нибудь потребность в лекарствах, питании имеется, Нина Алексеевна? Говорите, не стесняйтесь.
— Всё у нас есть, спасибо, Виктор Ильич.
— Подлечится, в санаторий отправим, в лучший. Я лично попрошу главного нашего областного медика.
— Сначала рана должна зажить, потом — протез…
— Да-да, простите, я и забыл! Это потому, Нина Алексеевна, что воспринимаю его не инвалидом… С протезом тоже поможем. В Москву поедешь, Олег, к лучшим мастерам-ортопедам… А здесь, в больнице, как условия? Вижу, на двоих палата?
— Соседа вчера выписали, теперь мы с мамой вдвоём.
— Надо попросить, Юрий Николаевич, — обратился генерал к Савушкину, — чтобы не подселяли сюда никого. Впрочем, я сам. Медики тоже большие бюрократы, убеждать надо.
Савушкин кивнул на принесённые пакеты.
— На фрукты налегай, Олег. Витамины вещь полезная.
— Спасибо.
— Привет тебе от всех офицеров управления. Переживают за тебя, желают скорейшего выздоровления.
— Им тоже всем привет.
— Как самочувствие?
— Ничего. Встал бы и пошел. Два месяца без движения, устал. Работать хочется.
— Поправляйся. Дело найдётся.
Конечно, полковник говорил эти слова для поддержания духа тяжело больного человека, Олег это понимал. Какой может быть разговор с инвалидом, и какое в милиции может сыскаться дело для человека с перебитой рукой и безногого?! Здоровые и то по двадцать всего лет служат. А тут — калека.
Тропинин вручил Нине Алексеевне конверт.
— Это на лечение. Врачей заставляйте лечить Олега лучшими лекарствами.
— Они стараются, Виктор Ильич.
— Вот и хорошо. Надо парня на ноги поставить.
Тут генерал осёкся, понимая, что в привычной этой фразе в данном случае звучит некая двусмысленность, но тем не менее твёрдо закончил:
— На ноги его поставить, поднять с койки — наша задача. Твоя, Олег, кстати, тоже. Не раскисай. Ты — офицер милиции, боец. Им и оставайся.
— Буду стараться, товарищ генерал.
— Вот и молодец, — Тропинин, а за ним и Савушкин поднялись. — Извините, Нина Алексеевна, дела. И доктор'a предупреждали, чтобы мы не очень больного утомляли.
— Спасибо, что пришли, Виктор Ильич. И вам, Юрий Николаевич.
Нина Алексеевна проводила гостей до выхода. В коридоре Тропинин сказал:
— В случае какой необходимости, сейчас же звоните, Нина Алексеевна. Мне в приемную, или, вот, Юрию Николаевичу.
Савушкин протянул женщине визитку.