А смерть подождет
Шрифт:
Пулемёт у борта машины — это, конечно, серьёзно, не в туристическую поездку отправились пассажиры «Урала», но человек, в том числе и военный, быстро ко всему привыкает. Сначала наши пятеро молодых милицейских офицеров притихли, сами поглядывали по сторонам — не прячется ли вон за тем развесистым вязом боевик, потом напряжение несколько спало, народ расслабился и заговорил — чего, в самом деле, истуканами сидеть. Язык человеку для общения дан, для разговоров.
Как водится, в компаниях заводила дорожных разговоров быстро находится.
Рыжков, лейтенант, с простодушным лицом, улыбчивый и контактный, словом, рубаха-парень, сразу как-то
Но сейчас оперуполномоченный угрозыска лейтенант Рыжков не играл, а вёл себя вполне естественно, все это видели и понимали, в том числе и Олег. Они с Рыжковым просто потянулись друг к другу, мгновенно, ещё там, в Грозном, при знакомстве, подружились. Да и Линда в нем, Рыжкове, своего почувствовала. В кузове «Урала», едва они разместились на скамейках с нехитрой своей поклажей-амуницией, Линда взяла да и положила голову на колени лейтенанта.
— Во, видал! — восхищенно и с некоторым удивлением сказал Лёха и осторожно погладил чёрную голову собаки. Вообще-то, собак с некоторых пор он недолюбливал и побаивался: в детстве, у себя во дворе, дразнил привязанного у будки Шарика, тянул у него миску с едой, а тот возьми его и тяпни!… Крика было, испуга… Но Шарик против мощной этой розыскной собаки — козявка. Линда и статью вышла, и ростом. С такой не побалуешь.
Линда почувствовала в симпатичном этом парне и то, что он её немного побаивается, потому и положила к нему голову на колени. Мол, не бойся, раз ты с хозяином моим подружился, то и мне, выходит, друг. Хотела было ещё и лапу лейтенанту Рыжкову подать, но передумала: лапа — это официально, так люди делают, когда здороваются или знакомятся. Но людей при этом не поймешь — что у них на уме? Вроде и руку протягивает, и лакомство на ладони, а тут же может и за ошейник схватить или прутиком огреть.
Олег подал Лёше кусочки печенья — раскрошилось в кармане куртки.
— На, угости её…
Линда взяла с ладони печенье, похрумкала с удовольствием, повиляла хвостом в знак благодарности — дескать, спасибо, давай ещё.
Опер'a, наблюдавшие за собакой, посмеялись — ишь, сластёна! Не иначе, в хозяина.
Пулемётчик у заднего борта шевельнулся, напрягся — что-то парню показалось подозрительное там, в «зеленке». Невольно напряглись и наши пятеро, взялись за оружие. Но тревога оказалась напрасной — за поворотом теперь ясно было видно женщину с коровой, они и шуршали, возились в придорожных кустах.
Кто-то, может, и улыбнется невольно — чего, мол, так напрягаться да при виде мирных коров за автоматы хвататься!? Но не будем забывать, что пятеро молодых, необстрелянных ещё милицейских оперов ехали на
Десять месяцев минуло с той поры. Грозный разбит, уничтожена Майкопская бригада, штурмовавшая город, погибли тысячи солдат и мирных, ни в чем неповинных граждан. Россия стонала от горя, истекала кровью Чечня, тонула в слезах вся страна.
Пятеро молодых офицеров милиции прекрасно всё это знали, но сейчас ехали в большом военном грузовике уже со спокойными лицами. Каждый думал о своём. Никто из них не знал, не мог знать, что ждет их впереди, завтра, послезавтра…
Гул мощного мотора, свист ветра, похлопывание неплотно натянутого на дуги тента, утомительно-унылый пейзаж осенней равнинной Чечни.
Где здесь, на шоссе, могут быть боевики? Дорога хорошо просматривается, скорость «Урала» приличная, пулемётчик наготове, да и автоматы под рукой.
В кузове — непритязательный, мужской разговор, точнее, даже не разговор, а короткие фразы-реплики. Это женщины могут по любой житейской мелочи вести долгую беседу, а мужчинам важна информация, оценка событий. Событий же в данную минуту никаких не происходило, разве только то, что грузовик мчался по хорошему федеральному шоссе, приближаясь к конечной цели их поездки, и надо было только запастись терпением и выждать время. И не думать ежеминутно: вот сейчас, вон за тем поворотом, что-то произойдёт…
Человек, даже военный, не может жить и действовать в постоянном напряжении — психика не выдержит. Нервам можно и нужно дать отдых. Спокойно же на дороге. Пролетают встречные машины, их грузовик обгоняют легковушки — так и должно быть.
В кузове «Урала» уже не разговор — трёп. О том, о сём. Даже Линда позевала, да и свернулась у ног Олега, подрёмывает. К гулу машины и дорожной тряске равнодушна — приучена ко всему. И к поездкам в автомобиле, и к стрельбе, и к скудной пище. Неплохо бы, конечно, мясца сейчас, печенье — это так, желудок подразнить, силы от него никакой. Впрочем, сейчас она и не нужна — лежи себе… Вот, приедут они, начнется настоящая работа, беготня, многократное обнюхивание всего того, что потребует от неё хозяин… Подождём… Приедем… Ехать хорошо…
Поглядывая на беспечно дремлющую у его ног Линду, Олег думал о другом. Вспомнил вдруг совет умного человека, полковника Колчина, начальника кинологической службы МВД России. ещё там, в Москве, на инструктаже в Жуковском, откуда сводный отряд кинологов улетал в Чечню, Колчин советовал: «Хочешь выжить на той же дороге, в машине с брезентовым верхом — разрежь этот брезент или приподними его так, чтобы тебе была видна обочина, и держи палец на спусковом крючке автомата… Во всяком случае, тебя не застигнут врасплох».