… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
Мы распались. Снова она и я.
Я оглушённо поднялся.
Тот же фонарь. Искринки в сугробе. Чёрное небо. Уколы звёзд…
Когда не думает никто…
А шапка где? Ладно, потом…
17 ноября… 17 лет… ученик слесаря… потерял девственность…
А она?
( … не знаю до сих пор.
Какая разница?..)
Прощаясь с ней, такой вдруг притихшей, возле хаты тёти Нины, я осознал, что мой долг быть сильней неё, а всё остальное – отныне и во веки
( … вот, всё-таки, умею я красиво формулировать свои мысли.
Впоследствии.
Десятилетия спустя …)
На следующий вечер я пошёл в вечернюю школу рабочей молодёжи.
Она иногда посещала занятия, потому что тётя Нина требовала получить бумажку об окончании восьми классов.
Выйдя с урока, Ольга стала рассказывать до чего обильным оказалось кровотечение.
( … как будто это хоть что-то меняет.
Что толку во всех целках, обрезаниях, адюльтерах и верностях навек?
Что было – того нет.
Что есть – утратишь.
Чему бывать – того не миновать …)
Конечно, наша любовная связь не в силах была растопить снега и льды зимы, но пылала неугасимо.
Мы связывались при первом же удобном случае.
Заснеженная скамейка возле Нефтебазы нас скоро перестала устраивать – мешала её спинка.
Железный вагончик у крохотного катка в Парке просторнее, но приходится долго ждать, пока хлопцы разопьют вино, поумничают, смажут друг друга по морде – но без ножей – и разойдутся.
Нож доставать – себе в убыток; если Колян у кого нож увидит – забирает с концами и уже не вернёт.
Колян с Посёлка представитель всё более редкой породы богатырей.
Не слишком крупный экземпляр – всего метр восемьдесят, и совсем немногословный.
Хотя ему это не очень-то надо; глянь на эти кулаки по пуду весом – охота к лишним разговорам отпадает сама собой.
Тут даже из-за угла мешком пришибленный враз усекёт, что Колян его за шесть с'eкунд усн'eдает.
Среди своих, конечно, он что-то говорит, просто надо дождаться, пока закончит слово.
Меня он зауважал ещё с времён нашего с Ольгой «обручения».
Мы с ней тогда только ещё начинали встречаться.
Перед выходом в Парк я выпросил у своей сестры колечко.
Обычная бижутерная фигня с мелкой стекляшкой.
Она не хотела давать, еле выпросил всего на один вечер.
В Парке мы с Ольгой поднялись в кинобудку летнего кинотеатра – второй киномеханик, Гриша Зайченко, мне ключ давал.
Ольга, как увидала то колечко у меня на мизинце, сразу – кто дал?
Сестра, говорю, моя – мал'a.
Не верит. Дай посмотрю, говорит.
Я дал, а она его враз на палец – оп! Только не на мизинец.
Ладно,
Ольга пробует снять – а ни в какую!
Крутит его, тянет – не слазит кольцо и всё тут.
Намучилась она с ним, по микрону через сустав протаскивала.
Когда, наконец, я то кольцо в карман положил, нам уже не до свидания было – ей больно, а мне её жалко.
Запер я кинобудку и мы ушли.
А Колян в это время в кассе летнего со сторожем бух'aл и увидел кто это сверху спускается…
А что ему оставалось подумать, если из окошечка кинобудки полчаса на весь летний кинотеатр женские стоны шли:
– О! У! М-м! Ай! Мама!
Вот он и подумал: откуда в такой мелкоте как я… этта.. типа… столько берётся?
Вобщем, он меня зауважал.
Так что в железном вагончике, когда блатва наговорится, что пора бы подловить и выбить бубну городским хиппарям, чтоб сильно так не хипповали, и разойдутся довольные тем, какие они крутые; надо ещё дождаться пока Колян договорит свои объяснения куда, ну, этта, ключ от вагончика, вобщем, типа, прятать.
Самые тёплые чувства оставил длиннополый кожух тёти Нины, в котором Ольга как-то вечером вышла из хаты.
Мы спустились в Рощу, на ровный лёд замёрзшего Болота и это было хорошо, но, как всегда, мало.
На заводе истёк срок нашего ученичества и мы стали получать по семьдесят рублей в месяц – почти как все.
При рубке железа зубилом мы уже не расшибали пальцы в кровь и нам – волосатикам – даже доверили изготовление изделия с нуля.
Это интересно.
Неосязаемая, умозрительная мысль переходит в наглядные линии чертежей с бессчётными цифирьками размеров.
Согласно этим цифрам, мы упрашиваем газосварщика нарезать нужные куски из 20-миллиметрового листового железа, упрашиваем разметчика прокернить контуры, упрашиваем строгальщика обстрогать по разметке, упрашиваем сварщика приварить эту к этой, а ту – сюда…
Зачем столько просьб?
Да, потому что все же ж при деле, некогда…
Иногда от просьбы до исполнения приходится недели ждать, или просить заново.
И вот остов изделия на стеллажах начинает обрастать деталями и в нём уже что-то вырисовывается.
Мастер перестаёт нас на каждом шагу называть волосатиками, а слесаря меньше подначивают насчёт запуск нашего «лунохода».
Начальник участка забирает у нас уже порядком загрязнившуюся папку с чертежами и передаёт её Яше и Мыколе-стар'oму, чтобы более умудрённые умельцы довели бестелесную мысль до окончательной осязаемости.
Это обидно.
А следующее изделие мы запороли.