… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
Через неделю ему дали звание ефрейтора, он построил наше отделение, хлопнул ладонью о кулак и радостно объявил:
– Юбать буду!
Но он несколько поторопился в своих прогнозах и радостных предвкушениях.
В нашем отделении нашлись, не менее рослые, но более сдержанные в эмоциях рядовые, которые спокойно поделились с Аликом своими понятиями – и он их тоже понял и принял – что, если люди, попавшие в стройбат после зоны, не блатуют, то и ему, оказавшемуся здесь по причине недостаточно свободного
Ну, а ко мне у него с самого начала не было никаких претензий.
Ещё будучи рядовым, он оказался невольным свидетелем случая, когда в бытовке роты Простомол'oтову, тогда ещё командиру нашего отделения, двое старослужащих из «Ориона» втолковывали постулат о неприкосновенности музыкантов.
Так что на работе теперь мы просто делали своё дело – копали, таскали, клали, подымали, а после работы отдыхали в пределах очерченных стройбатовским бытом.
Конечно, нам не позволялось до отбоя лечь в кубрике на заправленную койку – это привилегия «дедов», но оставались ещё табуреты в проходе и бытовке; можно сесть и посидеть.
А выходить в беседку перед тамбуром стало уже слишком холодно.
Потом началась зима.
Нам выдали шапки и бушлаты. На ГАЗонах и УАЗах, которыми нас возили на работу, натянули брезентовый верх над кузовами, а в них появились лавки-доски от борта к борту, чтобы ездить сидя.
Тёмно-синим вечером, после работы, наше отделение собралось у подножия девятиэтажки, но грузовик за нами запаздывал. Мы даже вышли ему навстречу, по ту сторону останков лесополосы и ещё метров на сорок.
Рядом тянулся пустой в такую пору тротуар к отдалённому кварталу пятиэтажек.
Мы стояли широким кругом на утоптанном снегу. Приколы, подначки, хлопки по плечам – обычная оживлённость в конце обычного рабочего дня перед отъездом к обычной хавке в стройбатовской столовой.
Мне надоело слушать сто раз слышанные прибаутки и я замедлено пошёл к свету далёкой электролампочки на торцевой стене девятиэтажки.
( … один из способов преодоления тягучести времени – это поглощение пространства….)
Вот я и топал в темноте, зная, что без меня не уедут, как не уедут и без пары «дедов»-каменщиков, что не спеша переодеваются в девятиэтажке.
Вскрики, гики и хохоты товарищей остались за спиной.
Я шёл размеренным шагом, думая ни о чём.
( … такие размышления ещё именуют «прекраснодушным томлением», это когда ничего конкретно не додумываешь до конца, а всё равно, почему-то, грустно …)
Так я зашёл уже в останки лесополосы, когда из грустного далёка донёсся приглушённый зов.
Что-то позвало меня.
Я вернулся в сейчас-и-здесь, нехотя оглянулся и увидал накатывающий на меня задний борт грузовика.
Отскочить
Меня спас наклон в направлении будущего прыжка – удар дощатого борта довершил начатое и отшвырнул меня под дерево, а не на дорогу под вертящееся двускатное колесо.
– Мы тебе столько кричали,– сказал Витя Стреляный, когда мы ехали домой.
Ну, не знаю. Я услышал только один зов. И очень издалека.
Дня два болело правое плечо.
В конце декабря наше отделение перебросили на стоквартирный. Вернее, на его начало.
Там имелся лишь котлован под укладку блоков фундамента, и стоял башенный кран на непродолжительных подкрановых путях.
Да, был ещё обитый жестью вагончик с дверью и двумя окошками.
Перед нами поставили задачу: прорыть траншею под блоки боковой стены здания, которая, как выяснилось, должна проходить на два метра ближе к вагончику.
Выкапывая котлован, не учли, что дом окажется стоящим на водопроводе для целого района, но вовремя опомнились и решили сдвинуть ещё не начатое здание.
Однако, пока выясняли и прикидывали, пришла зима, ударили морозы и никакая техника не в силах была расширить котлован – замёрзший грунт не поддавался ковшам экскаваторов и потому пригнали нас.
Половина вагончика оказалась набитой новёхонькими лопатами и нам даже выдали неслыханную роскошь – брезентовые рукавицы.
Разумеется, лопатам грунт тоже был не по зубам – тут требовались ломы.
И их привезли – целый самосвал – и со звоном свалили у вагончика.
Увесистые такие ломы. Метра за полтора длинною. Вот только, самодельные.
На каком-то из местных производств нарезали толстенную арматуру нужной длины, подплющили концы в кузне и со звоном высыпали около котлована.
Лом должен быть гладким – это ручной инструмент. Арматура же сплошь покрыта косыми частыми рубцами, чтоб лучше схватывалась с бетоном. Эти рубцы хоть и заокруглены, но продирают любые рукавицы после десятка ударов «лома» о грунт и даже на самых заскорузлых и мозолистых ладонях натирают водянки в новых местах.
Но если не мы, то кто же встанет на защиту родины от недоструганых головотяпов и жирножопых соплежуев?
Стройбат всё покроет!
Ветер как с цепи сорвался – хлещет по лицу завязками отпущенных ушей шапки; тащит в своём потоке чёрно-серые тучи над самой кабинкой башенного крана. Из-за них с утра до вечера всё вокруг тонет в сумерках.
Отогреваемся в вагончике обогреваемом нашим дыханием.
Рукавицы давно стёрлись в прах. Вместо них хватаемся за морозную арматуру тряпками из найденной в вагончике ветоши.