… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
– Пионеры! Кораблю красивее вагонов! – кричу я им.
Они, оглянувшись, улыбаются – узнали меня.
Таксист отвозит меня в ресторан «Братислава», который днём столовая; показывает откуда надо заходить по будням, но сегодня праздник – мой приезд; и он тоже знает, что это долгожданный я.
Помыв руки и освежив лицо под краном в туалете, я подымаюсь на верхний этаж.
Официантка приносит суп. На скатерти заглаженная утюгом складка. Я провожу по ней ладонью – складка исчезает.
Ну, ещё бы –
Я приступаю есть рыбный суп по рецептам портового города. Зал пуст.
Неподалёку возвышение с колонками и усилителями ресторанной группы.
Что бы такое послушать? Ну, пусть будет «Smokie».
Я щёлкаю пальцами. Тишина.
Что такое? Я не всемогущий?!! Или по другому включается?
И тут меня охватывает сокрушительное, как нежданный удар, чувство просчёта. Где-то допущен непоправимый просчёт. Где-то я ошибся.
Не могу есть суп. Рис превратился в мелко дроблёные ракушки и те осели на дно тарелки слоем мелких перламутровых осколков.
Где-то я ошибся. Что-то я забыл. Но что?
Я начинаю ходить от стола к столу. Подошедшей официантке объясняю, что я не могу есть, я что-то забыл.
– Что?
– Я забыл пиджак в туалете,– говорю я первое, что взбрело на ум.
И в этот миг дверь в зал приоткрывается и аккуратненький пенсионер объявляет, что меня зовут в раздевалку.
Я спускаюсь вниз – к барьеру раздевалки, где женщина с одесским выговором отдаёт мне пиджак, который тот старичок принёс ей из туалета.
– А ведь полные карманы были…– с укором говорит мне она.
Я подымаюсь наверх заплатить за суп из перламутра.
Это как в той настольной игре, когда подымаешься всё выше и выше по извилистой дорожке из цифр, а потом стремительно скатываешься в трубу прочерченную до самого низа.
Я выкатываюсь на улицу из ресторана «Братислава», где сознательно оставил в туалете свой пиджак, потому что в нём документы и деньги, а я вступал и был принят в новый сверкающий мир, где деньги и документы ни к чему.
По пути на автостанцию я замечаю длинную прореху у себя на брюках. На бедре. От правого кармана. И дальше уже иду прикрывая её пиджаком с пустыми карманами – без даров от нового мира, которые не сумел сохранить.
В автоматической камере хранения моих вещей не оказалось.
На последний рубль я покупаю билет до Южного и вместе с копейками сдачи прячу в задний карман.
Автобус битком; пассажиры стоят в проходе. Моя соседка по сиденью, неслышно вздыхая, трёт несводимое пятно на своей юбке.
Я знаю, что её запятнанность – моя вина, как и то, что душный автобус останавливается у каждого светофора – на каждом горит красный.
Потом он долго
Моя вина – испорчен праздник.
На остановках за городом пассажиры мало-помалу покидают автобус; я тоже выхожу на предпоследней – неправильно явиться в Южный с такой прорехой, как раненый копьём в ногу Спартак.
На окраине посёлка я уважительно здороваюсь с пацаном лет двенадцати и прошу иголку с ниткой.
Он понимающе отводит меня в укромный бурьян позади забора из крупных каменных кубиков с широкими швами раствора кладки, уходит и возвращается с другом, у которого есть игла на длинной чёрной нитке.
Пацаны садятся на забор спиной ко мне, я снимаю брюки и начинаю зашивать лопнувший шов.
По ту сторону забора визжат колёса, грохочут моторы машин по непростым дорогам нескончаемой вселенской битвы.
Пацаны сидят, как будто вовсе не при чём и это не за их спиною, в бурьянах, член РВС штопает рану на бедре.
С благодарностью возвращаю им иглу с ниткой.
Оставшись один, я достаю «Беломор», закуриваю, и целиком вгоняю остаток обгоревшей спички в землю.
Как она взвыла!
Истошно отчаянным голосом – та пегая корова под деревом неподалёку.
Да не знал же я, что всё настолько тесно связано!
И я пошёл сквозь плотные заросли ивняка, над которым зависла в вышине большущая, как аист, птица в сопровожденьи неподвижного эскорта из птиц поменьше.
Так вот он – главный.
Бог ты или дьявол мне уж не понять, всё чересчур смешалось, слишком сплелось и спуталось в этом мире.
И – вот он я, и у меня нет ничего, лишь документы, блокнотик, ручка и платочек с корабликом. Давай же заключать договор, ведь, кажется, так положено?
Я вынимаю ручку и автобусный билет.
Как составлять подобный договор мне не известно, поэтому я просто ставлю подпись пониже ряда цифр выбитых кассовым аппаратом автостанции.
Ручку кладу в карман, а билет на листья гибкой ивовой развилки.
Я оборачиваюсь спиною к договору – играем по-честному, без подглядки.
Резкий порыв ветра взвихрил кусты, но когда я обернулся билет оставался всё на той же развилке, только был перевёрнут на обратную – чистую сторону.
Так вот какая у тебя подпись? Чётко – такую не подделать!
Я вышел из ивняка к высокому кирпичному корпусу, похожему на центральный склад завода КПВРЗ, и начал спрашивать где тут отдел кадров.
Мне сказали, что всё уже закрыто, но после второй смены пойдёт автобус в город, надо подождать. Я долго ждал, потом долго ехал сквозь ночь маленьким автобусом ПАЗ.