… а, так вот и текём тут себе, да …

Огольцов Сергей Николаевич

Конечно, если что-то уж совсем ему не понравится, то может рявкнуть и осадить жену, чтобы закрыла халяву.

Тогда Раиса Александровна смолкает и, закусив губу, изображает бессловесную сельскую бабу, но это всё чистое актёрство – через пять минут на веранде опять зазвонит телефон и спросят Раису, а не Сергея.

Помимо домашних дел она заправляет местной политикой, принимая несколько визитёров за день.

Её излюбленный сценический образ – затурканная баба, вся в хлопотах и заботах, в заношенной кацавейке

и косынке на чёрных волосах, вот только прищур чёрных глаз чуть-чуть не вписывается.

Косынку она повязывает то так, то эдак, меняя свой внешний облик по нескольку раз на дню. То на лбу повяжет узел, то под затылком, а то и сбоку – по цыгански – смотря кого принимает Раиса Александровна.

Для текущего посетителя, что своими джинсами, патлами и бородой смахивает на хиппи из Лос-Анджелеса, она вообще повязалась под подбородком.

Двойка говорит, что это молодой поп их села.

Хиппующий поп уходит, а через полчаса у ворот останавливается «жигуль» и во двор заявляется крикливая молодая баба, которой очень надо «х'aлата».

Раиса Александровна принимает её на веранде и смиренно делает ей мозги минут сорок, прежде, чем отправить, посулив, что будет ей «х'aлат».

Она на дому не торгует, за товаром приезжайте на торговую базу. По предварительной договорённости.

Раиса подмигивает нам с Двойкой вслед на удаляющуюся «х'aлатную» матушку. Свят, свят, свят!

Но тут она решила, что мы с ним чересчур засиделись на крыльце за картами и снова посылает в огород – вскапывать грядки, или вывозить навоз на возке, что вязнет колёсами в чернозёме, или собирать созревшие початки кукурузы.

Но когда мы с Двойкой собираем из брёвен ещё один сарай, то она нам не указ; тут уже главенствует Сергей – объявил перекур, вот и играем.

Еда после работы не хавка, а добротный сельский харч на щедром сале, с укропным ароматом, с лёгким парком над тарелками и хрустящим зелёным луком на блюде в каплях свежей воды.

Главный кулинар в хате – баба Уля. Готовит она классно даже и одной рукой. Вторую, давно парализованную, она держит в кармане фартука на животе.

Самогон тоже она гонит в дальнем конце сарая. Ей нравится смотреть как в подставленную посудину капает горячий первак.

Мне нравится такая жизнь. Тут интересней, чем на пляже.

Мне нравится напористый одноногий сосед Витюк, мастер игры в подкидного.

А ещё больше нравится Ганя, сестра Раисы Александровны. В ней нет наигрыша и лишней ироничности. Она спокойна и внимательна и всё понимает.

Мне жаль, что у неё рак.

Врачи недавно вырезали «горошину», а как вернулась домой, муж так и не отстал, пока не показала свежий разрез от хирургического ножа.

Я знал, что она не выживет, потому что когда перекладывал дымоход плиты в её хате, старый

огнеупорный кирпич оказался совсем трухлым.

Мне сказали класть снова тем же самым – другого нет, но я же вижу, что это не надолго.

Хоронили её без меня с душераздирающими причитаниями.

Когда Раису уводили с кладбища домой, сельские старухи ей и остальным плакальщицам кричали:

– Ну, что? Дозвались Ганьку? Вернули?

Двойка очень негодовал, рассказывая про такую жестокую чёрствость; а по-моему это древняя психотерапия и один из ритуалов в непрерывном спектакле жизни.

В мой следующий приезд во дворе под шелковицей сидел и муж покойной.

Я сразу и не врубился откуда такие звуки, думал щенок во двор забрёл, а это вдовец так расплакался. Здоровый мужик, водитель автобуса. Слёзы текут, а он и не прячет.

Если уж хором не дозвались, куда одному-то.

Их сын, парень лет восемнадцати, по шекспировски враждует с Двойкой из-за того, что полюбил его жену, а Двойка с ней развёлся. Обидел, типа.

Для меня вообще новость, что он успел жениться. Но Двойка сказал, что да, евреечка с биофака, на курс моложе.

Ещё он рассказал, что бывший тесть его, когда у кого-то в гостях, выпив, первым делом хватается за сало, в смысле, показать, что он не из кошерных.

Теперь уж тесть воспитает сына Двойки как ему вздумается, хоть даже ортодоксальным евреем, под самой что ни наесть наиукраинской фамилией.

И тут Двойка вздохнул.

Раиса Александровна не дала ему тужить и крикнула от телефона, чтоб Двойка переодевался в чистое, потому что привезут невесту на «оглядыны».

Она старается найти ему хорошую партию среди местных девушек, поэтому их периодически привозят на улицу Берег. Иначе в Киеве какая-нибудь «прохвура» точно окрутит этого лопуха.

Двойка беззвучно матюкнулся и пошёл переодеваться.

Вскоре за воротами послышалась машина и двое родителей провели нарядную девушку в хату.

Я остался на крыльце летней кухни один, но потом ко мне присоединился посетитель.

Какой-то старик согнутый буквально в дугу. Он стоя не может смотреть человеку в лицо, а только ниже пояса.

Мы неспешно разговорились и старик исповедался мне, что был когда-то молодым и стройным сельским писарем, щеголял гимнастёркой и офицерскими сапогами.

Началась коллективизация и при его писарском содействии составлялись списки кого раскулачивать. Теперь никому не может в глаза смотреть.

А всё ведь б'eстолку. Внуки бедняков, которым тогда ключи достались и печать сельсоветовская, теперь вон тоже в нищете и пьянстве, а потомки раскулаченных повозвращались из Сибири и снова зажиточными стали.

Потому что на такой земле только ленивый живёт бедно.

Он так и не дождался Раису и ушёл, опираясь на две короткие палки, вперив взгляд в песок дороги.