… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
Мы пересекли шоссе и пошли по широкой, местами топкой тропе.
Грудь расправилась осторожным ликованием: ага, Кандыбино! не спрячешься! – потому что по той же тропе шли люди явно пляжного вида. Они шли в обоих направлениях, но туда больше, чем обратно.
Тропа вывела к широкому каналу тёмной воды между берегом и противоположной дамбой рыбных озёр, но на этом не кончалась, а вела дальше вдоль канала.
Мы пошли вперёд между зелёных деревьев, под белыми облаками и солнцем в лазурно-синем
Правильные ряды фруктовых деревьев неухоженного и одичалого сада подымались на плавный склон справа от тропы.
Впереди канал раздвинулся в широкое озеро с песчаным берегом.
Прибрежный песок окружала трава меж редких высоких кустов смородины квадратно-гнездового сада.
Выбрав свободный кусок травы для нашего покрывала, мы быстро-быстро разделись и по нестерпимо горячему для босых ног песку побежали к воде, что плескалась и брызгалась под неумолчный визг, крик и хохот десятков купающихся.
Лето! Ах, лето!
Потом выяснилось, что дядя Толик не знал о существовании той исчезающей дороги под насыпью. Когда его мотоцикл на скорости пролетал под мостом на проспекте Мира, то за пару секунд оказывался у ромненской трассы, до которой пешком топать метров двести.
В клубной списке фильмов на июль стояли «Сыновья Большой Медведицы» и мы с Чепой договорились сходить, потому что знали – это про индейцев и там играет Гойко Митич.
Конечно, в списке таких подробностей не сообщалось, но фильмы-то в Клуб КПВРЗ попадали месяц, а то и два спустя после показа их в кинотеатре Мир, или кинотеатре имени Воронцова, что на Площади Конотопских Дивизий.
Вот только в Мире билет стоит пятьдесят копеек, а у Воронцова тридцать пять, тогда как в Клубе всего двадцать.
В тот воскресный день мы втроём – Куба, Чепа и я – сгоняли на Кандыбино на велосипедах.
Мы плавали, стоя по грудь в воде, попарно сцепляли кисти рук в зам'oк, чтоб третий, взобравшись на сцепку, подпрыгнул бы как с пружинного трамплина; играли в «пятнашки», хотя в нырянии за Кубой не угнаться.
Потом они затерялись где-то в толпе купающихся.
Я поискал друзей среди визгов и всплесков, но не нашёл. Переплыл на другой край озера у дамбы рыбных озёр.
Там пара пацанов удили рыбу, выжидая удобный момент закинуть удочки в зеркально карповый рай по ту сторону дамбы.
Я поплыл обратно, чтоб не распугивать рыбу, которая водилась и с этой стороны. Ещё раз прочесал толпу в воде – безрезультатно, и решил выходить на берег.
Когда я добрёл до песка пляжа весь в пупырышках гусиной кожи, они прибежали от смородиновых кустов с почти сухими уже волосами.
– Ты где был? Мы уже опять заходим – погнали!
– Да вы шо? Я токо-токо вылажу!
– Ну, так шо? Пошли!
– А!
И мы втроём, взбивая ногами пенные всплески, побежали на глубину – нырять, вопить и брызгаться.
Лето, оно тем и лето, что лето…
Куба в кино не захотел – он уже видел, и Чепа передумал, но меня это не остановило и я решил взять у мамы двадцать копеек и пойти в Клуб на шестичасовой сеанс.
Баба Катя сказала, что родители и брат с сестрой куда-то ушли пару часов назад. Ну, ладно, до кино в Клубе ещё целых три часа – успеют вернутся.
На исходе третьего часа меня охватило непобедимое беспокойство.
Где же они, где?
Я ещё раз спросил об этом, но уже у тёти Люды, на что она с полным безразличием и какой-то даже злостью ответила:
– Я б и тебя не видела.
Когда дядя Толик уезжал на рыбалку она всегда становилась такая.
Прошло ещё два часа, я бы мог отправиться в Парк посмотреть фильм с дерева, но уже не хотел никакого кино.
Меня придавило чувство неотвратимой и даже уже свершившейся катастрофы.
Мерещился вылетевший на тротуар грузовик, сирена скорой.
Ясно одно – у меня больше нет ни родителей, ни брата с сестрой.
Спустились сумерки, приехал дядя Толик с рыбалки и зашёл в хату, а я так и сидел на траве рядом с Жулькой, раздавленный своим горем и одиночеством.
И уже совсем поздно звякнула клямка калитки, раздался весёлый голос мамы, Сашка с Наташкой забежали во двор. Я бросился навстречу, раздираемый радостью и обидой:
– Ну, где же вы были?
– У дяди Вади. А ты что такой?
Взрыднув, я начал сбивчиво бормотать про сыновей медведицы и двадцать копеек, потому что не мог объяснить, что прожил целых полдня после потери всех своих родных и близких, не зная как жить дальше без семьи.
– Ну, взял бы деньги у тёти Люды.
– Да? Я у неё спросил где вы, так она сказала «глаза бы мои на тебя не смотрели».
– Что? А ну, идём в хату.
И дома она скандалила с сестрой, а тётя Люда говорила, что это брехня и она только сказала, что и меня не видела бы, если б не подошёл.
Но я упрямо повторял свою брехню, мама и тётя Люда кричали всё громче, баба Катя пыталась их уговорить, что стыдно так перед людьми – уже и на улицу слышно; Саша, Наташа, Ирочка и Валерик с испуганными глазами толпились в дверях комнаты, а папа и дядя Толик молча сидели перед телевизором.
Так я совершил вторую подлость в своей жизни – солгал, возвёл напраслину на невинную тётку.
Хотя её ответ мне я понял именно так, как передавал потом маме, но ведь после тёткиного истолкования мог бы и признаться, что да, это было сказано именно такими словами, однако, не стал.