… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
Наконец, грузинское тоже кончилось, толпа рассосалась; мама опускает фрамугу окошка, но приходится снова открыть – под фонарями аллеи прибежал опоздавший – и, с горя, что всё кончилось, выпросил продать ему бутылку дорогого непонятного «Рислинга» за рубль семьдесят восемь, хотя торговать спиртным уже полчаса, как нельзя.
Когда мама заперла ларёк и мы шли к трамвайной остановке на Миру, я спросил:
– Мам, это у тебя каждый день такое творится?
– Нет, Серёжа. Просто сегодня –
А летом нас снова ждёт Кандыбино, но теперь кроме плавок и бутерброда с плавленым сырком надо не забыть колоду карт.
– Чей ход?
– Твой.
– Без балды?
– Чепа ж сдавал. Ходи!
– Ходят тут всякие, а потом плавки пропадают…
На каждом пляжном одеяле между смородинных кустов идут баталии в «дурака», он же «подкидной», под музыку из портативных радиоприёмников.
Самым завидным считался, конечно, «Спидола», рижского радиозавода, размером с тетрадку, а толщиною в кирпич.
В его чёрном пластмассовом корпусе таится телескопическая антенна, которую вытаскивают за кнопку на конце самой тонкой её секции, чтоб получилась поблескивающая никелировкой удочка для ловли коротких волн.
Длинные и средние волны приёмник принимал без выдвигания антенны.
Ловить радиостанции на коротких волнах – занятие безнадёжное; половина диапазона тонет в шипении, треске и вое, которыми наши глушат «голоса» на службе у ЦРУ: «Голос Америки», «Радио Свобода», лондонскую Би-Би-Си.
Так что на пляже все слушали радиостанцию «Маяк» всесоюзного радио, которая передавала сигналы точного времени и новости каждые полчаса, а остальной эфир заполняла концертами по заявкам радиослушателей.
Но одному на Кандыбино лучше не ездить, и не только потому, что не с кем будет играть в карты, но и для безопасности.
Однажды, не вняв предупреждению Кубы и Чепы я в одиночку переплыл Кандыбино к невысокой дамбе рыбных озёр.
На том берегу оказалась группа ребят моего возраста. Один спросил меня на украинском:
– Пеку бачыв?
– Какого Пеку?– удивился я и получил от него удар в челюсть.
Они все попрыгали в воду и уплыли.
Больно не было, а только обидно. Наверное, загребельские хлопцы. И что, спрашивается, я им сделал?
( …в те недостижимо далёкие времена я ещё не знал, что все мои невзгоды или радости, исходят от той сволочи в непостижимо далёком будущем, которая сейчас слагает это письмо тебе, лёжа в палатке посреди тёмного леса под неумолчное журчанье струй реки по имени Варанда…)
Кроме Кандыбино в Конотопе есть и другие места купания. Например, заполненная водою балка посреди поля за Посёлком.
Там иногда бывало очень людно, даже из Города приезжали ребята.
А мы втроём пару раз на своих велосипедах ездили на речку Езуч – это совсем другой край города.
Течения
Арматурная лесенка вела на два уровня: высотой в три и в пять метров.
Мы не сразу решились прыгнуть с трёхметрового выступа и то не «головкой», а «бомбочкой», то есть пятками книзу.
Забирались и на пятиметровую секцию, но, посмотрев как далеко внизу вода оттуда, молча спустились.
Даже Куба.
Уже уезжая, мы видели как один взрослый прыгнул с пятиметрового «ласточкой».
Единственный недостаток Езуча – его безлюдье. Кроме нас и одинокого ныряльщика никого там не оказалось.
А самое популярное место летнего отдыха конотопчан это, конечно же, пляжный Залив на реке Сейм – всего две остановки пригородной электричкой от Вокзала.
Но в то лето я туда не ездил.
Не потому, что билет стоит двадцать копеек – в крайнем случае можно и «зайцем». Народу на Сейм набивается столько, что контролёры не успевают протиснуться по всем вагонам за десять минут.
И не потому, что каждое лето Сейм пожинает угрюмую жатву из двух-трёх утопленников – молодые совсем ребята, которых потом хоронят многолюдными похоронами.
Нет, конечно, ведь со мной ничего такого случиться не может.
Просто на Сейм ездят по выходным, как раз в те дни, когда мы с дядей Толиком отправляемся на рыбалку.
Хотя пару раз мы заскакивали и на пляж – так, по пути – с привязанными к багажнику удочками.
Один раз даже с ночёвкой, километра за два от пляжа.
Это когда его брат, дядя Витя приехал из Сум свататься к тёте Наташе из пятнадцатого номера на Нежинской, где Архипенки ночевали во время кончины бабы Кати.
У дяди Вити все волосы на месте – светло-русые, торчком зачёсанные кверху, как у стиляг из начала шестидесятых.
Ему уже за тридцать, но и тётя Наташа из пятнадцатого тоже не девочка. Зато вся хата ихняя – только она да двое родителей.
В ту субботу на место ночёвки мы тоже приехали с удочками, чтобы на следующий день ловить рыбу.
Но отец тёти Наташи ещё не успел привезти на своём «москвиче» всех ночующих в условленное место.
Чтобы скоротать время, мы с дядей Толиком поехали в пионерский лагерь в сосновом лесу, за полкилометра от Залива.
И пока дядя Толик сгонял куда-то ещё «тут недалеко», я посмотрел в лагере кино «Миллион лет до нашей эры», про то, как черноволосый Тумак, изгнанный своим племенем, насадил на толстый кол ящера-динозавра и племя светловолосых блондинов приняло его, потому что этим он спас блондинистого ребёнка.