А теперь любите меня
Шрифт:
Сабрина была молодой художницей. Она все время таскала с собой огроменную сумку для рисунков и коробку красок. В волосах, на шее и на запястьях она носила платки всех цветов.
Сабрина вворачивала слова «зад» и «задница» в каждую фразу.
Когда что-либо впечатляло Сабрину, она говорила: «У меня сейчас еще одна дыра в заду появится!»А когда что-то впечатляло ее сильнее, она говорила: «Две дыры!»Затем счет шел на «три дыры»и
Максимальное количество «дыр»,которое я помню, было объявлено, когда Луи сказал, что высшая степень высшей степени — это немой, который говорил глухому, что за ними шпионит слепой.
— Восемнадцать дыр! — не сдержалась Сабрина.
Сабрина часто меня спрашивала: «И когда же мы сунем свои задницы в постель?»
По причинам, спрятанным в недоступных папках, секс меня не привлекал. Меня это ничуть не беспокоило, я говорил себе, что однажды его захочу — так же, как когда-то захотел выпить пива. И даже, возможно, полюблю его больше, чем пиво.
А пока я вежливо отказывался от приглашений. Незлопамятная Сабрина пожимала плечами и заговаривала о своем творчестве. В ее огромной сумке лежали десятки набросков, все на одну и ту же тему: с лицами спящих людей. Сабрина писала только спящих людей.
Между двумя «задницами»она объяснила мне, что люди «возвращаются к невинности»,когда спят. Она находила это очень милым. «Даже такая задница, как Гитлер, наверное, был милым, когда дрых», — заявила она.
Сабрина хотела написать и меня. Она собиралась прийти ко мне и дождаться, пока я усну.
Но я не понимал, как можно уснуть в таких условиях.
— Я ни за что не усну, зная, что надо,чтобы я уснул, — объяснил я.
— Тогда пойдем ко мне, — предложила она с плотоядным видом. — Я займусь твоей маленькой задницей, а утром встану пораньше, чтобы тебя написать.
— Я подумаю, — ответил я.
В конце концов однажды вечером я выпил столько пива, что уснул, сидя на табурете и положив голову на стойку, и Сабрина-таки меня нарисовала.
22
Если конечная цель живых организмов — дать потомство и продолжить род, то наиболее удачный вид называется Hylesia Urticans, или пепельная бабочка. Ее жизнь длится три дня — и все это время она не питается, а только размножается. Она рождается, производит потомство, а затем умирает.
Люди тоже производят потомство, и очень успешно: ежегодно рождаются сто двадцать восемь миллионов представителей вида. Вот только если цель некоторых видов состоит исключительнов том, чтобы дать
Если конечнаяцель всех видов — дать потомство и продолжить род, человек — наименее удачный вид.
Я поделился своей теорией с Марко.
— Что?! — воскликнул он. — Они рождаются, все три дня только и делают, что заводят шашни, а потом подыхают?! Какая прекрасная жизнь!
Была бы их воля, некоторые мужчины предпочли бы родиться пепельными бабочками; и я не уверен, что обратное утверждение верно.
23
В гостинице «Уголек», в комнате ровно под моей, жил господин Анри, старик, обитавший там как минимум с XVIII века.
В день моего переезда господин Анри забарабанил в мою дверь, но не для того, чтобы сказать мне «добро пожаловать» и угостить шоколадным тортом.
Его тело казалось телом ребенка — маленькое и худое, а его череп испещряли кровеносные сосуды. На нем был домашний халат подозрительного голубого цвета — нечто среднее между небесно-голубым и грязно-голубым.
Он посмотрел на меня своими крошечными глазками старого серого цвета и открыл ввалившийся беззубый рот.
— Возможно, я стар, но не глух! — заявил он.
Я не нашелся что ответить.
— Вы, молодые, — добавил он так, будто молодые — это что-то отвратительное, — вы любите слушать радио на всю громкость, а мне нужен покой!
— У меня нет радио, — сказал я.
Он явно не ожидал такого ответа и с удивлением поглядел на меня.
— Очень хорошо, — удовлетворенно заключил он.
И ушел.
Господин Анри завел привычку приходить и барабанить в мою дверь по меньшей мере раз в неделю, чтобы попросить приглушить радио.
— У меня нет радио, — говорил я.
— А я слышал! Не приснилось же мне! Пусть я и старый, но с головой-то у меня все в порядке!
Он хотел самолично проверить мою комнату, и я впускал его. Якобы инспектируя мое жилище, он очень быстро осматривал все углы — он знал, что у меня нет радио, но делал вид, что ищет.
— Очень хорошо, — наконец произносил он. — Возможно, звук доносился из другой комнаты.
Затем он просил разрешения остаться ненадолго, ему казалось, что у меня было уютнее, чем у него. Он усаживался на стул и начинал ворчать:
— Ваша комната очень мрачная!
Я не знал что ответить.
— Если бы я не боялся, что вы вор, — добавлял он, — я бы пригласил вас к себе, чтобы вы полюбовались моей красивой комнатой.
— Я не вор, — отвечал я.