А в остальном, прекрасная маркиза… (сборник)

Нестерова Наталья Владимировна

– Не беспокойся, милый! Только сделать пипи. Я не убегу.

Краем глаза успела отметить реакцию мужчин: а дамочка-то с зубками!

В туалете (последнее время в этом заведении не только справляю нужды, но и решаю дела, слезы пускаю, эмоционально восстанавливаюсь) я позвонила домой.

Ответил муж и тут же передал трубку дочери.

– Мамочка! Настя все время просит кушать!

– Кто такая Настя?

– Моя новая кукла. Она моя дочка, правильно?

– Да. И как она просит кушать?

– Если переворачивать. Вот послушай!

Минуту

я слушала, как новая кукла моей дочери надтреснутым искусственным голосом произносит: «Уа-уа! Ма-ма, ам-ам!» Эти звуки показались мне божественной, но страшно далекой музыкой.

Трубку взял Ваня:

– Поняла? Мы приобрели невероятно прожорливую девицу. Уже кормили ее хлебом, кашей, шоколадом, черносливом. А она все просит. Дочура, предложи Насте печенье. Надь, как ты?

– Много работы.

– Держись!

– Я тебя очень люблю.

– Я тебя тоже.

– Давай, я уйду с работы и буду только ублажать тебя?

– Интересные мысли. К тебе случайно там никто не пристает?

– Что за глупости! – встрепенулась я.

– Извини! Надюша, нам время купаться. Скажи дочуре, что Настю в ванную брать нельзя, – тихо попросил муж. – Кукла из ваты вперемежку с пластиком, в воде речевой механизм точно сдохнет.

Еще несколько минут я объясняла дочери, почему нельзя купаться вместе с Настей. И мои аргументы-наставления казались очень важными. То, что там, в зале ресторана – мишура, спектакль, самодеятельное представление. А за сотни километров от меня, в моем доме – настоящее и единственно ценное. Обычно я помню, что длинные разговоры по сотовому телефону – ущерб семейному бюджету, но тут было плевать на деньги. Хотелось услышать от мужа добрые слова. Но Ваня торопился – время купания. Я сама же настаивала на строгом соблюдении режима.

Нажав кнопку отбоя, едва не заскулила.

Спокойно! Медленно дышим. Восстанавливаемся. Делаем отрешенное лицо. Идем. Спина ровная, голова задрана. Хороша я, чертовка! С соседних столиков рассматривают, Игорь плавится от гордости, мужики-заказчики только слюни не пускают, женщина-заказчица губы поджала презрительно. Тётя! Если бы вы знали! Мне сейчас хочется быть чемпионкой среди дурнушек!

Враки! Начала врать мужу, перекинулась на себя. Если женщина говорит, что хотела бы пригасить свою неземную красоту, поверить ей может только шизофреник. Или врач-психиатр, он же пропишет лекарства от умопомешательства.

Опускаю малозначащие подробности – как выходили из ресторана, договаривались, когда завтра встречаемся для осмотра территории, как мы с Игорем брели до гостиницы. Скажу только, что мне удалось блокировать его попытки целоваться под луной и в романтической тени скелетов старых яхт.

Гостиничный номер Игоря был на первом этаже. Мой – на втором. Подходя к своей двери, он похлопал меня ниже спины:

– Прими душ, детка! Через пятнадцать минут я – у тебя!

Открыл номер и скрылся за дверью.

Будто и не было моих отказов, просьб, уговоров! Помойся и жди! Привередливые

нынче пошли удавы, хотят чистенькими кроликами питаться.

Я стояла у окна в номере, смотрела на темный залив. Воды не было видно, она только угадывалась – холодная и зловещая. Наверное, с таким настроением, как у меня, идут в бой – в состоянии отчаянной храбрости, помешанной на страхе и ужасе, чувствуя азарт сражения и внутренние вопли здравого смысла: что ты затеяла? беги, спасайся, пока не поздно!

Игорь пришел с бутылкой шампанского и двумя гранеными стаканами, за которые извинился:

– Фужеров в этой дыре не достать.

Он плюхнулся в кресло и стал отвинчивать проволоку с горлышка бутылки.

– Игорь, что ты от меня хочешь?

– Опять? – сморщился он.

– Скажи! – потребовала я.

Он перечислил пять или шесть глаголов, из которых два были нецензурными, и все они обозначали – вступить в интимную близость.

– И ты не принимаешь во внимание, что я этого не желаю?

– Не принимаю, детка! Шампанское, наверное, паленое, – раскачивал он пробку, – не открывается. – Ты меня еще благодарить наутро будешь, – самодовольно пообещал Игорь.

– Сомневаюсь, – ответила я и стала расстегивать верхние пуговички кофты.

Игорь решил, что я стриптиз устраиваю. Оставил бутылку, откинулся в кресле, глаза его похотливо заблестели, рот растянулся в скабрезной улыбке…

Когда я достала диктофончик, Игорь несколько секунд смотрел на него с тем же выражением лица – как на предмет изощренных утех из сексшопа.

Потом спросил, наблюдая, как я перематываю пленку:

– Что это?

– Слушай, – я нажала на кнопку воспроизведения.

Компроматной записи набралось минут на пять. Слушать ее было противно до спазма желудка. Это в кино профессионально записанный звук прослушки разогревает сюжет. В жизни совершенно по-другому. Речь не очень внятна, посторонние шумы – какие-то потрескивания, шуршание (моего белья?), гул.

И растущее отвращение, будто через уши вам впрыскивают содержимое выгребной ямы.

Моя подруга, наняв к ребенку няню, тайно поставила видеокамеру. Когда они с мужем просматривали пленку, мою подругу стошнило. И не потому, что няня плохо обращалась с малышом, а потому, что тайно подсматривать оказалось дико отвратительно.

Когда запись окончилась, Игорь брезгливо спросил:

– Зачем ты это сделала?

Усилием воли я подавила в себе желание извиниться, покаяться в шпионских действиях. Я не имела права раскисать и поддаваться эмоциям! Ринулась в бой:

– А ТЫ зачем меня третируешь? Сто раз, русским языком просила – не трогай меня! Но ты глух к моим мольбам. Плевал на мои страдания с высокой колокольни! Тебе хочется мною овладеть, как высоту взять. Перепрыгнешь и пойдешь дальше. Завоеватель, конкистадор, мачо! Бессовестный! Как моя жизнь покорежится – тебе дела нет. Победители к жертвам равнодушны. Как славно себя потешить и в компании похвастаться: скольких баб я завалил, ни одна не ускользнула!