…А вослед ему мертвый пес: По всему свету за бродячими собаками
Шрифт:
Чтобы воздать должное Вудфорду, которому я многим обязан, ведь это он позже свел меня со всеми, кто мне здесь помогал, за исключением Тони Мейо, а также затем, чтобы не отвратить, боже упаси, кого-нибудь от чтения его книги, в трактовке избранного сюжета куда более удачной, чем сочинение Филиппа Холдена, свидетельствую, что, с другой стороны, Вудфорд сумел блистательно передать все самое прекрасное и тревожное, что есть в австралийских ландшафтах: никто не может прочитать, например, его рассказ о пересохшем резервуаре для воды «Грин Галли» близ Тильча-Гейт, где в 1959 году две маленькие девочки умерли от жажды, между тем как их родители, у которых сломался автомобиль, ушли за подмогой, — человек, рассказавший автору эту историю, утверждал, что эти девочки спустя годы после случившейся драмы окликнули его по имени, когда он, запоздав, оказался в ночное время, недалеко от того места, — так вот, никто не может, читая об этом, не испытать странного желания самому отправиться в Тильча-Гейт, чтобы так же вздрогнуть от ожидаемого испуга, уж не внушено ли такое искушение чрезмерной дозой пива с ломтем жареного поросенка.
Чем ближе мы с Тони Мейо подъезжали к Смитвильским складам (сперва по асфальтированному шоссе, потом по грунтовке, которой пользовались только скотоводы и обслуживающий ограду персонал, — кстати, выяснилось, что в «Бюро по уничтожению собак» мой спутник служит всего два года, до того он возглавлял предприятие
На Смитвильских складах нас ждали жена и сын Тони Мейо, все вели себя в высшей степени сердечно, но несовместимость в области произношения давала себя знать тем сильнее, чем больше было собеседников, и я снова должен был искать спасения в молчании, но, увы, не в той мужественной немногословности, которая так восхищала Вудфорда в персонажах его книги, — я скорее раздражал, походя на ребенка, который витает в облаках и, может быть, малость придурковат. Поэтому, кажется, семья хозяина относилась ко мне по-особенному мило, словно к инвалиду или домашнему животному. К тому же у миссис Мейо имелось несколько собак, с которыми я замечательно поладил, и я видел, скольких трудов ей стоило выкармливать из бутылочки теленка с соседнего ранчо, управляющий которого только что угодил за решетку, до такой степени забросив свою скотину, что заняться ею суд поручил профессиональному охотнику региона.
На следующий день после моего приезда я ранним утром осмотрел Смитвильские склады, расположение которых своей простотой напоминало военные укрепления, утратившие стратегический смысл: у подножия металлической башни-водокачки теснилось с полдесятка бунгало, в том числе то, что принадлежало Тони Мейо, директору складов, оно выделялось чуть большими размерами и наличием маленького садика, — это было нечто вроде автоприцепов, покинутых с тех пор, как здешний персонал обзавелся стационарными жилищами, в ангаре размещались механическая мастерская, топливное хранилище, генератор и пустой контейнер, некогда принадлежавший, судя по эмблеме в виде аллигатора, транспортной компании «Митсуй ОСК лайн». Складской автопарк насчитывал несколько грейдеров, предназначенных в основном для разравнивания дюн, которые неустанно наметает ветром к подножию ограды, вездеходы, снабженные радиосвязью, и мотоциклы, приспособленные для местных непроходимых дорог. Перед домом Тони стоял также пикап его дочери, чье заднее стекло было испещрено наклейками, призывающими пить пиво, посещать такой-то паб, поддерживать такую-то местную команду регбистов, «забыть о корсетах и спасать ковбоев (а не всякую тварь)» Австралии — все, так или иначе связанное с разведением овец и доходящей иногда до одержимости ненавистью к «зеленой швали», к экологам; имелась, наконец, и наклейка с советом использовать «Doggone — яд против диких собак, защищающий скот и австралийскую фауну» (по-моему, упоминание о фауне здесь было не более чем данью приличиям) — на логотипе этого продукта красовалась голова динго, безобразно оскаленная, с громадными клыками, с которых капала слюна.
Внутри складского ограждения, сплетенного из колючей проволоки и защищающего скорее от вторжения скота, чем от собак, росло несколько деревьев, они давали немного тени, и заросли тамариска над болотом, которое по временам пересыхало (засуха месяцами свирепствует над большей частью Австралии), издали напоминали грот с воображаемым фонтаном. В первые утренние часы среди всей этой растительности оглушительно верещали птицы, особенно много было тонкоклювых какаду, больших белых попугаев, и удодов, которые слывут самыми стайными и шумными созданиями на свете. Если, выйдя за складскую ограду, двигаться в западном направлении, почти сразу оказываешься перед пресловутой оградой против динго, двухметровой металлической сеткой на столбах, череда которых теряется за горизонтом. Как и многие другие, это сооружение, «одно из самых длинных, построенных на Земле человеком», ценно в основном теми более или менее романтическими ассоциациями, что с ним связаны, и не в малой мере — своим нелепым видом, непомерными усилиями, приложенными во имя его возведения и для того, чтобы противостоять ответным усилиям природы, на которые она не скупится, стремясь от него избавиться: наводнениям, ветрам и песчаным наносам, время от времени уничтожающим его на протяжении нескольких километров, и, как правило, бесплодным наскокам рвущихся наружу животных. Двенадцать лет назад я некоторое время наблюдал в окрестностях Хангерфорд-Хилл за стаей страусов эму, пытавшихся спастись от засухи: они так бросались на это препятствие, что раздирали в кровь себе грудь (ежегодно так погибают тысячи этих птиц).
Другие животные, кто похитрее или получше оснащен, как вомбаты или ехидны, нередко умудряются проделывать лазы, настолько широкие, что динго (или их метисы, поскольку с некоторых пор чистопородные динго стали редкостью) могут, пользуясь ими, разбегаться по овечьим пастбищам, подтверждая тем самым сентенцию Филиппа Холдена насчет «животных, которые нам обходятся всего дороже, ибо они всегда подрывали производство шерсти в стране». Парадные живописцы — их в Брокен-Хилл обосновалась целая колония, — вот кто хорошо понимает, что образ ограды овеян поэзией и достиг известного величия не иначе как благодаря крайней неуместности своего появления в природной среде. Среди этих художников особенно примечательна некто Роксанна Минчин, чьи творения небольшого формата украшают даже стены номеров мотеля «Хиллтоп». Ее живописи не откажешь в скрупулезности воспроизведения цветовых оттенков. Ограда на ее полотнах лишь едва заметно выделяется среди двух равно пустынных нескончаемых пространств — степи и неба, только первое испещрено кустарниками и хаотическими нагромождениями скал, а по второму проплывают облака, за которыми порой тащится длинный шлейф дождя.
У подножия ограды регулярно скапливаются перекати-поле, предвещающие наступление дюн, коим сами и служат основанием. Гонимые ветром, они грациозно скачут по бесплодной земле, образуя клубки всяких растительных остатков и разрастаясь в пути, будто снежные комья. (В американской литературе и кинематографе часто использовался этот образ, ассоциирующийся с обездоленностью и скитаниями сельских жителей в пору Великой депрессии.)
Если и от складов отойти, и к стене повернуться спиной, то, пройдя несколько сотен метров, натыкаешься на загон, где хрюкает и совокупляется множество полудиких свиней. Но что в окрестностях склада всего любопытнее, так это кладбище всякой колесной техники, конторской мебели и прочих нетленных отходов, сваленных во впадине, которая выглядит как русло периодически пересыхающего
28
В намеченный день, когда должна была состояться охота на динго — с самого начала моего пребывания здесь я ждал его, как законченный лицемер, вроде бы со страхом, но и с надеждой, колеблясь между желанием поучаствовать в такой охоте и опасением, как бы самому не пришлось убивать динго, — утро выдалось дождливым, что грозило испортить наши планы. Потом Тони Мейо усадил меня в свой пикап и повез инспектировать ограду. Дождь перестал, небо прояснилось, но всякий раз, когда машина взбиралась на дюну, а это происходило снова и снова, с вершины песчаной гряды были видны грозовые тучи, они копились над местностью, которую Тони называл пустыней Стшелецкого. После часа пути, не обнаружив ни одного лаза — по-видимому, климат этого региона слишком суров для вомбатов и ехидн, — зато убедившись, что скоплений перекати-поля и формирующихся дюн предостаточно, мы остановились там, где команда механиков билась над вышедшим из строя грейдером. Основная задача состояла в том, чтобы снять с него несколько гигантских колес, взгромоздить их на грузовик и доставить на склад. Поскольку в ходе такой операции от меня не было ни малейшей пользы, я, пытаясь сохранить хорошую мину, начал собирать гайки по мере того, как механик их отвинчивал. Раскладывая их на капоте пикапа, я суетился так деловито, производил столько лишних движений, что под конец мне стало казаться, будто таким манером удастся скрыть свою некомпетентность. Предаваясь бесполезной деятельности, я вдруг заметил, что спины всех этих людей, толпящихся вокруг сломанной машины, покрыты густым слоем, настоящим ковром мух, причем текстура ковра была не менее плотной, чем шерстяная ткань, с безукоризненной синхронностью повторявшая каждое их движение, — это обстоятельство показалось мне настолько забавным, чтобы не сказать уморительным, что мастера, демонтирующие колеса, утратили в моих глазах часть ауры, какую придавала им сноровка в физической работе, хотя я мог быть совершенно уверен, что наблюдаемый природный феномен не обошел стороной и мою персону.
Когда ремонтные работы подошли к концу, дефектные колеса были погружены на машину и отправились на склад, а механики, лишенные возможности избавиться от своей мушиной шали, так и сели завтракать, нас посетил «обходчик», обязанный надзирать за состоянием ограды в том ее секторе, где мы как раз находились, то есть в Уайткетч-Гейт. Неподалеку, совершенно затерявшись в дикой местности, находилось бунгало, где он жил. Его охраняла сука породы австралийский келпи (в этой части Австралии почти все домашние собаки принадлежат к этой породе), она только что произвела на свет семерых щенков. Учитывая изолированность бунгало, их неизвестный родитель не мог быть никем, кроме динго, впрочем, это становилось очевидно при первом же взгляде на помет: три желтых и четыре черных щенка. Ленни, смотритель ограды, достал их из разрезанного вдоль бочонка, куда собака поместила свое потомство, и показал нам. Отец-динго наверняка был родом из Национального парка Стёрта, западная граница которого проходит по соседству с Уайткетч-Гейт. Весь персонал «Бюро по уничтожению собак» поголовно считает те места чем-то вроде фабрики динго, в насмешку сводящей на нет все их труды. Но и сами они, со своей стороны, без стеснения расставляют капканы и раскладывают отравленную подкормку если не в самом парке, то, по крайней мере, как можно ближе к нему. С точки зрения закона на всей западной части территории Нового Южного Уэльса разведение метисов такого рода строго запрещается, и Ленни лучше, чем кто бы то ни было, знает, какие меры здесь уместны, однако похоже, что он не очень-то склонен истребить весь помет, задумал обманом вывезти отсюда нескольких щенков, чтобы отдать их любителям домашних собак в той части штата, где здешние запреты не действуют. Мне также показалось, что, прежде чем допустить подобное правонарушение, он хотел бы заручиться одобрением Тони Мейо, но тот воздержался от подобного попустительства в моем присутствии.
Когда смотришь на карту Австралии, невольно поражает обилие прямых углов, которые образуют на ней границы между штатами. Уайткетч-Гейт, где только что родились семеро противозаконных щенков, находится в двенадцати километрах от одного из знаменитейших прямоугольных сочленений — поскольку их известность далеко не равноценна, — того, что граничит с Новым Южным Уэльсом и Квинслендом. Возможно, что своей известностью этот прямой угол, именуемый Кэмерон-Корнер, обязан тому, что здесь обитает население трех национальностей, а также своей географической малодоступности или, чего доброго, тому, что недалеко от него — та точка, что делит стену динго на два отрезка равной протяженности. На всем протяжении последней, насколько мне известно, это единственное место, отмеченное монументом с объяснительными стендами, где отражены основные этапы ее истории, начиная с 1914 года, когда скотоводы установили ее первые секции, пустив на это старое ограждение от кроликов, результативность которого оставалась сомнительной. В пору школьных каникул Кэмерон-Корнер привлекает уйму туристов, они толпятся здесь, должно быть, затем, чтобы испытать ощущение небытия — пребывания нигде. В остальное время паб, расположенный с квинслендской стороны от границы, оказывается самым уединенным, чтобы не сказать наименее посещаемым заведением здешних мест: на склоне дня сюда наведываются редкие посетители, в основном из числа скотоводов, занятых работой с овцами и прочей живностью, а также охранников стены. Зал, где подают еду, украшает австралийский флаг, причем сообщается, что во время операции «Освобождение Ирака» он находился на борту транспортного самолета С-130 Геркулес, перевозившего войска. Каждый из членов экипажа почтил флаг, расписавшись на нем. В числе сувениров, которые можно приобрести в этом пабе, имеется несколько старых почтовых открыток с видами Кэмерон-Корнер, полученными во время аэрофотосъемки еще тогда, когда никакие жилые и прочие постройки еще не портили безукоризненную пустынность края; по фотографиям видно, что это вовсе не правильный геометрический угол: стена — а может, и граница — выглядит сильно изломанной линией.