А завтра — весь мир!
Шрифт:
После этого небольшого инцидента с айсбергом, который мы, по идее, не должны были пережить, мы убрали часть парусов и дрейфовали в подветренную сторону в новом освежающем шторме.
Мы на волосок разошлись со смертью, но видимых повреждений корабль не получил, не считая сильно поврежденной фок-мачты и корпуса, который теперь обильно пропускал воду сквозь щели, открывшиеся после жестокой перегрузки, когда ветер ударил нам в лоб.
Нижние части мачт на «Виндишгреце» представляли собой склепанные из стального листа трубы. Фок-мачта согнулась назад — она приняла на себя большую часть
Мы кое как заделали его, вырезали деревянную накладку и туго примотали ее к мачте тросами, но это временные меры. Ванты тоже оказались повреждены, некоторые вырвало из стальных вант-путенсов, которыми они крепятся к корпусу, и это можно поправить только в порту.
Но даже в таком состоянии мы провели остаток 1902 года в отчаянных попытках прорваться против ветра и обогнуть мыс Горн. Двадцать восьмого декабря в утреннем свете мы даже видели его в нескольких милях к северо-западу — низкий, безликий двугорбый остров, едва различимый сквозь брызги и дождь милях четырех от нас.
Сам бы я не догадался, но несколько человек, уже проходившие здесь, поклялись, что это незначительное нагромождение скал и есть самая южная точка обеих Америк. Из-за этого незначительного клочка суши мы перенесли слишком много сложностей. Но через несколько минут нам было отказано даже и в этом достижении — мы развернули корабль на другой галс, прочь от земли, и шторм мгновенно отнес нас назад на восток.
Во время финальной попытки прорваться, утром двадцать девятого декабря, я в роли впередсмотрящего находился на вершине грот-мачты — застрявший в вантах, одеревеневший от холода и усталости, а в это время мачта описывала пятнадцатиметровые круги в небе.
Опять начался шторм, но мне было до лампочки. Мне действовал на нервы визг ветра в такелаже: не постоянное «уииииии», а медленное завывание «уииии-воооо-уииии», пока мачты кренятся в наветренную сторону, затем в противоположную и опять в наветренную.
Я пытался смотреть на запад через падающий снег. В двух милях к юго-западу виднелся большой четырехмачтовик, идущий по ветру из Тихого океана в Атлантический — везучие черти. Я повернулся, чтобы крикнуть фрегаттенлейтенанту Кноллеру на палубе.
— Вижу парусник, герр лейтенант, четыре румба по правому борту! В двух милях от нас!
Я обернулся снова посмотреть на четырехмачтовик. Его закрыл снежный шквал, а когда он рассеялся, корабль исчез.
Я потер глаза и посмотрел снова. Нет, сомнений быть не могло. Я соскользнул на палубу, борясь с ветром, почти загнавшим меня обратно на ванты.
— Уверен?
— Уверен, герр лейтенант, он был впереди и вдруг исчез.
Мы повернули туда, где я видел корабль, и заметили перевернутую спасательную шлюпку на волнах, слишком далеко с наветренной стороны, чтобы мы смогли добраться до неё. Нужно спускать шлюпку, воздух внутри промасленной штормовки мог удерживать человека на воде пять-десять минут.
Но кто пойдет на это? Юнион Джек и его парни на своей лодке вызвались добровольцами. Они ужасно страдали от холода все последние полтора месяца и были, я думаю, рады шансу немного погреться, поработав веслами, пусть даже с вероятностью утонуть.
Капитан запретил,
Предполагалось, что мы видим их в последний раз, но через полчаса они снова появились, периодически пропадая за гребнями волн. Прошло еще около часа, пока они подобрались на достаточную дистанцию, чтобы мы скинули им привязанный к пустой бочке линь и вытащили.
Мы подняли их и сразу отвели на нижнюю палубу, где принялись оживлять с помощью шнапса. Кру не сумели спасти ни одного человека. Удалось найти только розово-черного поросенка, плававшего на месте крушения.
И больше ничего. Мы не узнали даже названия корабля. Полагаю, произошла обычная для Южного океана история: корма поднималась недостаточно быстро, чтобы избежать особенно высокой волны, или рулевой дал рулю проскользнуть и корабль, поднявшийся на первую волну, получил удар в бимс от второй, а третья выбила люки на палубе и отправила его на дно.
За долгие годы вот так пропали сотни парусников — ни выживших, ни обломков, только немногословная запись в конторе Ллойда через несколько месяцев: «Последний раз замечен кораблем «Вальдивия» 24 августа 1901 г., 52°41' ю.ш. 69°52' з.д.”.
Совершенно непонятно, как свинья, единственный выживший в этой безымянной трагедии, осталась на плаву, когда корабль провалился в пучину.
В те дни, до изобретения холодильников, идущие домой из Австралии парусники обычно перевозили много скота, но в такую погоду все животные должны были быть надежно привязаны на нижней палубе и утонуть вместе с кораблем. Скорее всего, в тот самый миг, когда случилась катастрофа, поросенка подняли на палубу для встречи с мясником.
В сложившихся обстоятельствах мы все решили, что будет крайне возмутительно даже думать о том, чтобы съесть этого поросенка. Так что мы окрестили его Фрэнсисом в честь первооткрывателя пролива Дрейка и разрешили бродить по всему кораблю на манер священной коровы в Варанаси.
Мы старались как могли, но так и не смогли выдрессировать это существо, так что даже линиеншиффслейтенант Микулич вынужден был мириться со свиным пометом на безукоризненно вычищенных палубах.
В предпоследний день 1902 года капитану Фештетичу пришлось признать поражение. Выбора не осталось. Экипаж измучен и недоволен, фок-мачта сильно повреждена, а корпус протекает из-за многонедельных нагрузок так сильно, что воду приходилось откачивать каждый час.
Плотник и старший офицер провели осмотр трюма и доложили, что такими темпами скоро не выдержит какая-нибудь доска ниже ватерлинии и мы пойдем ко дну. Так что в полдень мы повернули руль, перебрасопили реи по ветру и понеслись к Фолклендам.
Прошло шесть недель, как мы отплыли с этих островов, и всё, чего мы добились в борьбе с погодой и ветром — три мертвеца (Гумпольдсдорфер и два моряка, которых просто смыло ночью за борт), потрепанный, протекающий корабль и крайне унылый экипаж, деморализованный не столько работой или погодой, это еще куда ни шло, а скорее потерей веры в командиров.