А завтра — весь мир!
Шрифт:
Вечером мы готовились к отплытию, а две головы варились на медленном огне в котле профессора, который остался очень признателен губернатору и в благодарность пожертвовал двести крон золотом местному музею естественной истории.
Глава двенадцатая
Когда на рассвете шестого января мы отправились в путешествие через Магелланов пролив, то двигались только под парами, с опущенными брам-стеньгами
На борту также присутствовал сверхштатный офицер — лейтенант чилийского военно-морского флота Родригес-Крайтон, исполняя роль лоцмана. Извилистый Магелланов пролив был в своём роде столь же коварен, как и проход вокруг мыса Горн — что ясно следовало из количества обломков, усеявших его берега.
Чилийское правительство, сытое по горло необходимостью спасать экипажи кораблей, недавно издало предписание, что все корабли, идущие через пролив, должны иметь лоцмана. В придачу ко всему остальному, плата за проводку судов стала неплохим источником дохода для испытывающего денежные затруднения правительства.
Когда мы углубились в широкий и на первый взгляд безобидный проход, то начали понимать, почему необходим лоцман: повсюду под поверхностью извилистого пролива скрывались скалы.
Постоянно перемещающиеся песчаные отмели выползали из-под мысов, а внезапные, сильные встречные течения требовали постоянного наличия четырех человек у штурвала.
Течения при отливах были такими сильными — порой девять или десять узлов — что мы могли лишь бросить якорь и ждать прилива. Идти под парами ночью в таких водах было слишком опасно, даже пробовать не стоит, так что мы продвигались вперед урывками.
Мы проплыли мимо Пуэрто-Амбре — Порта Голода — названного так, потому что первая волна испанских поселенцев умерла здесь от недоедания и холода первой же зимой.
Но когда мы обогнули мыс Фроуард с белым каменным крестом, то наткнулись на новую опасность: завитки бурых водорослей, дрейфующих от скал по течению.
Несколько раз в день водоросли наматывались на гребной винт, и нам приходилось бросать якорь, поднимать раму винта и посылать матросов вниз в шлюпке, чтобы срубать водоросли топорами.
К этой опасности следовало относиться серьезно: на мелководье вдоль пролива валялись останки пароходов, выброшенных на берег ветром и течением после того, как их винт запутался в бурых водорослях.
Именно с мыса Фроуард мы мельком увидели вдалеке на юге гору Дарвина, бледное солнце отражалось от её вершин, покрытых снегом и ледниками, которые сползают по склонам и обрушиваются во фьорды.
Затем погода снова ухудшилась, зарядили постоянные западные шторма и мелкий ледяной дождь. За мысом мы уже не увидели следов человеческой деятельности, за исключением британского парохода, который проплыл навстречу. Но лейтенант Родригес-Крайтон заметил, что, если мы никого не видим, это не означает, что вокруг никого нет.
Даже в 1902-м индейцы Огненной земли оставались далеко не мирными, поэтому корабли, бросающие якорь в Магеллановом проливе, предупреждали о необходимости держать на палубе многочисленную ночную вахту на случай нападения.
Всего
Лучший способ предотвратить проблемы, посоветовал он — поставить двух метких стрелков на бак с приказом стрелять в любого, кого увидят.
Мы думали, чилиец шутит — а затем поняли, что он серьезен. Корветтенкапитан Фештетич был гуманным человеком и слышать не хотел о таком, даже несмотря на то, что профессор Сковронек и линиеншиффслейтенант Микулич выступили в поддержку.
Более того, однажды утром, когда мы стояли на якоре у острова Санта-Инес, из моросящего снега появилось каноэ из древесной коры, капитан даже позволил трем его пассажирам подняться на борт, чтобы обменять шкуры выдр на сигареты.
Эти создания определенно выглядели дикими: низкие, с прямыми засаленными черными волосами и плоскими чертами лица. Несмотря на ветер и ледяной дождь, они были обнажены, не считая лоскута выдровой кожи и короткой накидки из того же материала, которую они носили по очереди.
В любом случае, возможно, за исключением венгерских батраков в 1930-х, я не видел таких унылых и жалко выглядящих созданий.
Пока в кругу пораженных наблюдателей они смолили по три сигареты за раз, я заметил, что профессор Сковронек наблюдает за ними из-за грот-мачты, пытаясь определить, совпадают ли пропорции их черепов с теми, что подарил ему губернатор Пунта-Аренаса. В конце концов, нельзя полностью доверять этим латиноамериканцам…
Десятого января мы обогнули мыс Пилар и начали осторожно нащупывать путь на юг вдоль тихоокеанского побережья, с его ужасающим хаосом островов и проливов.
Ну, хотя бы с погодой нам везло: накануне шторм ослаб, и только умеренные волны крутились и бились в лабиринте скал. Но зачем мы здесь?
День за днём мы продвигались на юг по направлению к мысу Горн, исследуя по пути каждую судоходную бухту и пролив, всегда стараясь, чтобы между нами и Тихим океаном оставалась земля, поскольку оказаться выброшенными на подветренный берег в шторм было самой ужасной судьбой, какую только можно себе представить.
Но мы, похоже, не занимались должным картографированием: ни измерений глубин, ни тригонометрических съемок, просто обследовали все обломки, на которые натыкались на берегу. Обычно бегло изучали их в подзорную трубу с фор-марса.
— Что там, вперёдсмотрящий?
— Разрешите доложить, похоже на обломки деревянного четырехмачтового корабля, герр лейтенант. По виду они тут лет пять: в любом случае, очень мало что виднеется на поверхности воды.
— Деревянного, говоришь? Тогда не интересно. Малый вперёд, убираемся отсюда: мне не нравится вид тех облаков к весту.
Таким образом, следующие две недели мы крались вдоль побережья, скребя о скалы и с риском для жизни заходя в бесчисленные заливы, каждый из которых выглядел точно, как предыдущий. Туда, где не мог пройти корабль, посылали шлюпки, ненадёжно качающиеся на зыби.