Шрифт:
повесть
Солнечным весенним утром у опушки леса под литовским городком Гайжюнай два десятка молодых десантников без ремней и беретов, выстроившись на широкой поляне в колонну по одному, тяжело дыша и раздувая ноздри, как жеребцы, нетерпеливо переминались с ноги на ногу. Хэбэ, висевшее на ребятах мешком, наголо обритые головы и еще не успевшие загореть бледные, осунувшиеся лица сразу выдавали в них солдат, которые призвались совсем
Десантники были возбуждены и сосредоточены, их губы – упрямо сжаты, а глаза горели решительным блеском. По команде старшего лейтенанта Сухорукова его подчиненные по очереди устремлялись к чучелу американского солдата, привязанному к стволу сосны и сделанному столь искусно, что издалека его можно было принять за живого «джи-ая». На чучело напялили и пятнистый камуфляж, и почти настоящее кепи, а на мешковине под ее козырьком - для придания полного сходства с вероятным противником - было даже нарисовано черной краской лицо.
И ни чье-нибудь, а президента США Джимми Картера.
У чучела были и его круглые щеки, и широкий нос, и волосы, зачесанные вправо, и, конечно же, неповторимая улыбка Картера до самых ушей. Прапорщик Маковецкий – художник-самоучка, малевавший всю наглядную агитацию в полку, - не жаловал американского президента и раньше. Но не на шутку осерчал на Картера после того, как неделю назад тот вновь осудил вторжение Советских войск в Афганистан и призвал мировое сообщество к бойкоту Московской олимпиады, до начала которой оставалось всего несколько месяцев. Громко и грубо высказавшись в адрес президента и его матушки, прапорщик пошел к командиру полка и вызвался разрисовать голову чучела под Картера.
Командир дал «добро», и Маковецкий сделал это просто мастерски. А улыбка на лице чучела получилась такой ехидной и хищной, что ему так и хотелось врезать по зубам…
Вот почему, подбегая по очереди к «американцу», десантники колотили его по голове с особым остервенением.
– Следующий! – крикнул Сухоруков.
Быстро сорвавшись с места, к чучелу понесся худой, невысокий, но жилистый рядовой Кошкин. Остановившись напротив него, солдат старательно, вскинул вверх правую ногу, согнутую в колене, крикнул: «Ки-я!», - резко распрямил ее и сапогом со всего маха ударил «американца» по голове. Голова «вероятного противника», мотнувшись, вернулась на место, а Кошкин развернулся и, довольный собой, засеменил в конец строя.
Сухоруков махнул рукой.
– Следующий!
К чучелу подбежал рядовой Михолап – великан почти двухметрового роста с могучими плечами и бычьей шеей. Он тоже вскинул правую ногу вверх, издал боевой клич и сапогом сорок пятого размера нанес сокрушительный удар.
Огромный сапог Михолапа со свистом пронесся мимо головы «американца», и промахнувшийся солдат, не удержав равновесия, неуклюже рухнул в траву.
В строю десантников раздался дружный смех.
Сухоруков, едва сдержав улыбку, нахмурил брови и резко бросил:
– Отставить смехуёчки!
Смех тут же оборвался.
Сухоруков, стоявший недалеко от дерева, к которому было привязано чучело, посмотрел на наручные часы и, вскинув голову, громко скомандовал:
– Закончить выполнение упражнения! В две шеренги - становись!
Солдаты быстро выполнили команду.
Солдаты стояли, уже надев ремни и береты, - с автоматами, противогазами и саперными лопатками. Десантники шумно, часто и тяжело дышали. Их раскрасневшиеся лица блестели от пота. Они настороженно и напряженно смотрели на своего командира роты – высокого, стройного, черноволосого, с умными, проницательными и хитро прищуренными глазами. Смотрели, совершенно не зная, чего им ожидать от него дальше.
…Старший лейтенант Александр Сухоруков попал в Гайжюнайскую учебную воздушно-десантную дивизию сразу после окончания Рязанского училища ВДВ. Как и все, принял под командование взвод. Но уже через два года получил роту. Злые языки тогда говорили, что столь быстрое продвижение по службе молодому офицеру обеспечил его отец - командир Тульской воздушно-десантной дивизии генерал-майор Сухоруков, который был старым другом гайжюнайского комдива. Но когда спустя год Александр сделал свою роту лучшей в полку и получил за это благодарность от самого командующего ВДВ, называть Сухорукова-младшего генеральским сынком перестали. Когда же он в числе первых – буквально через несколько дней после ввода в Афганистан Ограниченного контингента Советских войск - написал рапорт с просьбой направить его в Афган, стали уважать еще больше…
… Александр уже целый месяц проводил занятия с первым взводом своей роты сам по причине отсутствия его командира – лейтенанта Топуридзе, укатившего в отпуск.
Еще раз окинув подчиненных, замерших в строю, насмешливым взглядом, ротный протянул:
– Ну, для начала не безнадежно.
Солдаты облегченно вздохнули.
– Будем считать, что разминка закончена, - произнес Сухоруков. – Пора переходить к основной части.
Десантники снова напряглись…
…Подчиненные Сухорукова стояли в две шеренги недалеко ото рва, заполненного водой. Ров простирался метров на пятьдесят в длину и был метра четыре в ширину, не меньше.
Командир роты, скрестив руки на груди, неторопливо прохаживался перед строем.
– Курс молодого солдата остался у вас позади. Началась серьезная учеба, - он сделал многозначительную паузу.
– Среди занятий не будет главных и второстепенных. Но…
Александр остановился и повернулся лицом к строю.
– Обучение десантника начинается с тренировки его ног. Понятно?
Слегка наклонившись вперед, он ударил себя ладонями по коленям.
– Сильные ноги нужны для того, чтобы приземляться на них с парашютом… Совершать марш-броски… А когда ваши силы уже будут на исходе – делать рывки.
Александр распрямился и загадочно добавил:
– И много для чего еще…
Старший лейтенант кивнул на ров.
– Здесь неглубоко. Тому, кто повыше, по пояс. Тому, кто пониже, - по грудь.
Сухоруков усмехнулся.
– Поэтому каждый будет топать по дну ножками. И не налегке. А с «раненым» товарищем на горбу.
Он хлопнул себя по спине.
– Вторая шеренга прыгает на спины первой…
Кошкин покосился на Михолапа, который возвышался во второй шеренге строя аккурат за ним, тоскливо присвистнул и прошептал: