Абарат (пер. Л. Бочаровой)

Баркер Клайв

Пока они препирались на краю причала, ветер изменил направление. Морские воды всколыхнулись, поднялась рябь, волны стали расти на глазах, они становились все выше и выше. Приближался шторм. Прилив сменялся отливом, старый причал трясся и постанывал под напором волн. У Кэнди оставалось всего несколько секунд, чтобы убедить Хвата и его братьев взять ее с собой. Того и гляди они нырнут в море и уплывут отсюда вместе с волнами, вместе с отливом, держа курс на Абарат, где бы тот ни находился.

А она останется здесь одна, ждать и напрасно надеяться. Ну да, они ей пообещали

когда-нибудь вернуться, но многого ли стоят обещания? Вовсе нет, это она знала по собственному опыту. Сколько раз отец обещал, что больше пальцем ее не тронет? А сколько раз она слышала, как он клялся матери, что навсегда бросит пить? И все это были только слова, которые ровным счетом ничего не значили.

Нет уж, позволь она сейчас братьям исчезнуть в волнах, вполне может статься, что больше они никогда не увидятся. И с чем тогда она останется? С воспоминаниями и с жизнью в Цыптауне.

— Вы не можете со мной так поступить, — сказала она Хвату. — Вы не смеете бросать меня здесь, не зная даже, сумеете ли когда-нибудь вернуться.

Слова ее едва не заглушал пронзительный скрип дощатых мостков, прогибающихся под тяжестью шагов. Кэнди оглянулась, заранее зная, что за картина предстанет перед ее взором. Вдоль причала ковылял Мендельсон Остов. Лишь теперь она отчетливо разглядела его хромую ногу (благодаря которой, возможно, она, Кэнди, только и осталась жива, поскольку ему не хватило проворства в погоне за ней). У Остова полностью отсутствовала ступня, и ходил он, опираясь на обрубок у щиколотки, как если бы это была деревянная нога. Трудно было судить, причиняло ли это ему боль. Лицо его, во всяком случае, ничего похожего на страдание не выражало. Сейчас на физиономии Остова сияла кровожадная радость: он обнажил в улыбке свои зубы, похожие на каменные наконечники стрел, и широко раскинул длиннющие руки, как какой-нибудь древний проповедник, приветствующий новых членов своей паствы.

Кэнди понимала, что у нее все еще остается шанс сбежать, но не испытывала никакого желания двигаться назад, к прерии, за которой раскинулся Цыптаун.

Как бы ни было опасно оставаться здесь, возле Хвата и его братьев, она твердо решила для себя, что это намного предпочтительней возвращения домой. И она крепко сжала руку Хвата в своей ладони.

— Яс вами, куда бы вы ни направлялись.

К ней тотчас же обратились восемь лиц, восемь пар глаз уставились на нее — и все по-разному.

Филей казался совершенно сбитым с толку, Хнык растерянно моргал, Ворчун напустил на себя полнейшее безразличие, Соня ухмылялся, Удалец вытаращил глаза, Змей сердито сдвинул брови, Губошлеп изумленно вытянул губы трубочкой. А что же Хват? Тот одарил ее широкой улыбкой, в которой, однако, было больше отчаяния, чем радости.

— Вы это твердо решили, леди? — спросил он. Остов был уже ярдах в тридцати от них.

— Тверже некуда.

— Тогда, похоже, нам всем и вправду ничего другого не остается. Доверимся отливу. Вы плавать умеете?

— Не очень.

— О, боги милосердные! — с чувством воскликнул Хват, и на сей раз все восемь братьев сделали

одно и то же: закатили глаза. — Но тут уж ничего не попишешь. Придется, видимо, довольствоваться этим «не очень».

— Тогда чего же мы ждем? — нетерпеливо осведомилась Кэнди.

За время их недолгого обмена мнениями Остову удалось вдвое сократить расстояние между его когтями и их шеями.

— Не пора ли наконец отправляться?! — проверещал Соня.

Кэнди вздрогнула. Трудно было предположить, что такая маленькая голова окажется способна издавать столь пронзительные звуки.

Держась за руки, Кэнди и Хват замерли на самой кромке причала.

— Раз, — сказал Филей.

— Два, — сказал Удалец.

— Вперед! — крикнул Губошлеп.

И они оттолкнулись от причала и ринулись вниз, доверив свои жизни неспокойным водам моря Изабеллы.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

СУМЕРКИ И ПОСЛЕ

Поверьте мне

Две силы

Душою человека правят.

Одна есть Бог,

Другая же — прилив.

Стихи неизвестного поэта

МОРЕ

Море Изабеллы оказалось куда холоднее, чем представляла себе Кэнди. Вода была просто-таки обжигающе ледяной. Но возвращаться было поздно — решение принято. Когда пуля Хвата выбила шар из чаши, море попятилось от причала с той же стремительностью, с какой прежде разливалось по прерии. И, отступая, оно подхватило и понесло прочь Кэнди и братьев Джонов.

Казалось, волны были живыми существами, которые действовали и мыслили на свой собственный лад. Они так и норовили захлестнуть Кэнди с головой, и несколько раз она чуть не захлебнулась. Но Хват отлично знал, как сладить с волнами.

— Не пытайтесь плыть! — наставлял он Кэнди, перекрикивая шум волн. — Доверьтесь маме Изабелле, и она сама нас доставит, куда пожелает.

У Кэнди не было выбора, и она это понимала. Сопротивляться несокрушимой силе моря — бесполезное занятие. Ей не оставалось ничего другого, кроме как лечь на спину и наслаждаться путешествием.

И как только она приняла и осуществила это решение, ей сделалось значительно легче. В то же самое мгновение, когда она перестала барахтаться и доверилась морю, Изабелла принялась баюкать ее в своих волнах, поднимавшихся порой так высоко, что Кэнди могла видеть причал и маяк. Башня и деревянные мостки остались далеко позади, в пределах другого мира.

Кэнди огляделась по сторонам, ища глазами Остова, но того нигде не было видно.

— Соскучилась по мистеру Остову? — ухмыльнулся Губошлеп.

Им больше не было нужды повышать голос. Здесь, вдали от берега, шум волн стал гораздо тише.

— Я боялась, он где-то поблизости, — призналась Кэнди, выплевывая воду. Ей приходилось это проделывать через каждые пять-шесть слов. — Но, к счастью, его не видно.

— Так ведь у него имеется глиф, — пояснил Хват.

— Глиф? А что это такое?