Абонент вне сети

Терентьев Денис

В этот момент отворилась дверь зала заседаний, и в коридор вышла блондинистая секретарша лет двадцати. Юристы по-военному подскочили с места, наш визави даже уронил на пол «дипломат».

– Базановы против «Перископа»? – В голосе девушки чувствовалось превосходство.

– Мы – «Перископ», – отчеканил Соловьев.

– Я представляю интересы семьи Базановых, – подала голос конкурирующая фирма.

– Сейчас у нас перерыв, – продолжала девушка. – Мы начнем через пятнадцать минут.

– Мадемуазель, а как вас зовут? – Соловьев, как перед выходом на сцену, пытался раскрепоститься и поймать вдохновение.

– Екатерина, – девушка удивленно подняла

глаза. – А что?

– А то, что у меня для вас небольшой презент, – Андрей щелкнул замком «дипломата». – Не бойтесь, это не взятка, просто я на досуге пишу детективы и на днях у меня как раз вышла очередная книженция. Я вам подпишу.

Я успел рассмотреть на обложке фолианта коллаж из пистолета, бутылки водки, голой задницы и удивительно похожей на нее морды с зажатым в зубах кинжалом. А еще заголовок – «Презерватив для убийства». Соловьев, изогнувшись на стуле как китайская гимнастка, строчил дарственные слова, теплые, как сочинский песок в августе. Екатерина унесла «Презерватив» в смущении, а Соловьев поймал завистливый взгляд однорукого коллеги.

– Пошли курить, – Андрей сиял, как подсветка Дворцового моста. – Теперь точно дело выиграем.

– Не факт, что ход с книгой удачный, – возразил я, когда мы спускались по лестнице. – Вдруг ей претит насилие. Кстати, там порнухи много?

– Это же роман про розыск серийного насильника, – удивился Соловьев. – Раком, боком – все как положено. Закон жанра.

– Егор, – на улице Волчек закурил и понизил голос, – для тебя есть задание от самого Игоря Борисовича. В последнее время у нас проблема с гвоздями номера, поэтому приходится мозги напрягать. Игорь Борисович вчера весь день в кабинете сидел, мыслил. Так вот, он обратил внимание, что если в начало слова «армагеддон» поставить букву «ф», то получится «фармагеддон». Понимаешь, от слова «фармакология». Классный выкрик! Поэтому тебе нужно написать текст, будто лекарства, которые продают в аптеках, на самом деле не помогают, а, наоборот, убивают. И нужно так все подать, что не один человек перекинулся, не два, а тысячи. А лучше миллионы. Нужно, чтобы читатель испугался. Иначе тиража не будет.

Нельзя сказать, что я никогда в жизни не получал подобных заданий. Однажды «Перископ» пробовал оживить тираж, опубликовав фотохронику самоубийства человека. Правда, постановочные съемки были проведены топорно: студент с актерского возлежал в позе сонного Адониса на обрызганной кетчупом траве, и на труп с переломанными конечностями походил как белка на свисток. Тогда я немного побурчал и написал текст под псевдонимом, но новое задание редакции застряло в горле.

– Ты предлагаешь мне самому травить граждан таблетками? – Я надеялся отмазаться без скандала.

– Зачем? Просто интерпретируй факты, – настаивал Дима. – Главное, чтобы читателя перло.

– Предлагаю заголовок: «\'\'Аспирин\'\' испытывали в Бухенвальде». Или «Рак по рецепту».

– Егор, у нас коммерческая организация, мы зарабатываем деньги на продаже журналов. Нет тиража – нет ничего.

– Димуля, вот представь себе, что пожилой читатель прочитал эту статью, перестал ходить в аптеку и перекинулся. Нам это невыгодно, потому что он перестанет покупать наши журналы. Да и насчет «не убий» потом могут быть предъявы.

– Мы сотрудники фирмы, Егор. Нам платят и приказывают. А наше дело выполнять и не подставлять друг друга, поскольку мы работаем в команде.

Слово «команда» плотно вошло в лексикон Волчека именно в «Перископе» – с его помощью было удобно манипулировать подчиненными. Аналогично

обидная фраза «ты меня подставил» могла относиться к любому поступку, который его не устраивал.

Все это плохо вязалось с тем Димой, которого я знал по старому рок-клубу, по концертам «АукцЫона» и «Зоопарка». Тогда он писал неплохие песни, которые пел под семиструнку на квартирниках, и был широко известен в узких кругах благодаря колоритной бородатой внешности и разрывающему связки а-ля Высоцкий голосу. Характер у Волчека был настолько непростой, что к тридцати годам он имел полтора десятка приводов за драки и четвертую по счету официальную жену. Так, утверждая на каждом шагу собственную индивидуальность, Волчек добрался до «Перископа», где растворился как черт в тихом омуте. Возможно, покладистым его сделало прошлое падение с должности редактора крупной газеты, после чего он год терпел дискомфорт, подрабатывая рекламным агентом. О всех доведенных до него приказах руководства говорил «мы решили», а бывших коллег, ушедших к конкурентам, искренне ненавидел и называл «предателями». На моей памяти Волчек лишь однажды напомнил себя прежнего, когда, перебрав на дне рождения фирмы, метнул в Игоря Борисовича две пустые бутылки, но ни разу не попал.

Мы молча докурили и вернулись к залу заседаний. Однорукого у дверей не было. Вероятнее всего, он уже внутри и набирает очки, вливая мясистые адвокатские комплименты в податливые женские уши. Соловьев лицом напоминал вратаря, которому забили гол, пока он ходил за пивом. С реакцией матерой рыси он рванулся к двери, заглянул в зал и вернулся в исходное положение. Его беспокойство улетучилось, поскольку его оппонент беззаботно шел к нам со стороны туалета.

– Базановы против «Перископа», – высунулась и тут же исчезла за дверью голова Екатерины.

Мы вошли в зал.

– Здрасте! – Соловьев по-свойски оскалился секретарю, словно у них когда-то был пляжный роман на Гваделупе. Потом смекнул, что судьи в зале нет, убрал улыбку и деловито зашелестел бумагами.

– Добрый день, – пропел однорукий как можно ласковее, но получилось заискивающе и неестественно. Юристом он был явно не высшей квалификации.

Оба законника расположились за столом перед кафедрой друг напротив друга. Мы с Волчеком – на фанерной скамейке поодаль. Из прессованных опилок был выполнен весь интерьер помещения, только громадное кожаное кресло судьи да двуглавый федеральный герб напоминали, что советские времена канули в прошлое.

– Суд идет, прошу встать! – Екатерина призывно вскочила.

Из смежной комнаты выплыла дородная фигура судьи Григорьевой. Переход из кресла в кресло дался ей нелегко. Не взглянув на участников процесса, она устроилась поудобнее и открыла папку с делом.

– Слушается гражданское дело, – затараторила «её честь» с такой скоростью, что идентификации поддавались лишь обрывки фраз. – Защита чести и достоинства… Базановы против «Перескопа»… устанавливаются личности участников процесса…

Мы по очереди представились, юристы показали доверенности. Наш оппонент носил фамилию Волосатый, хотя при помощи его лысины можно было запускать солнечных зайчиков.

– Имеются ли у участников процесса ходатайства об отводе суда?

Отводов не было. Все согласились и на рассмотрение дела судьей Григорьевой без участия народных заседателей. Хотя я лично не слишком верил в ее беспристрастность: у нее были близко посаженные колючие глазки. А еще я легко мог представить себе, как жрица Фемиды на задымленной кухне разминает скалкой тесто для пирожков с вишней.