Абсолютная власть
Шрифт:
– Значит, ты так понимаешь справедливость, Кейт? Ненависть уравновешивает любовь?
Она отступила назад.
– О чем ты?
Он надвигался на нее, а она отступала в маленькую комнату.
– Меня уже тошнит от рассказов о твоем чертовом мученичестве. Ты думаешь, что ты – идеальный защитник обиженных и угнетенных. И превыше этого ничего нет: ни тебя, ни меня, ни твоего отца. Единственная причина, по которой ты борешься с преступностью, – та, что твой отец когда-то причинял тебе боль. Каждый твой обвинительный приговор – еще один гвоздь в сердце твоего старика.
Ее рука метнулась к его щеке. Он перехватил ее.
– Всю
Он отпустил ее руку. Она не двигалась, на ее лице было выражение, которого он никогда раньше не видел.
– Неужели тебе не понятно, что Лютер любит тебя настолько сильно, что никогда не пытался встретиться с тобой, никогда не пытался связать ваши жизни лишь потому, что уверен: тебе это было бы неприятно. Его единственная дочь живет в нескольких милях от него, и он полностью вычеркнут из ее жизни. Ты когда-нибудь думала, каково ему? Твоя ненависть позволяла тебе подумать об этом?
Она молчала.
– Ты никогда не задумывалась, почему твоя мать любила его? Неужели твое представление о Лютере Уитни настолько извращено, что ты не можешь понять, почему она любила его?
Он схватил ее за плечи и встряхнул.
– Твоя чертова ненависть когда-нибудь позволяла тебе проявить сострадание? Позволяла тебе любить кого-то, Кейт?
Он оттолкнул ее. Она попятилась назад, не отрывая взгляда от его лица.
На мгновение он замялся.
– А все дело в том, что вы, мадам, его не заслуживаете. – Он помедлил, но потом решил высказать все: – Ты не заслуживаешь любви.
Сжав зубы, с исказившимся от ярости лицом она, закричав, набросилась на него, колотя его кулаками в грудь и осыпая лицо пощечинами. Он не ощущал этих ударов, так как видел, что по щекам Кейт градом катятся слезы.
Ее атака прекратилась так же внезапно, как и началась. Руками, тяжелыми, как свинец, она вцепилась в его пальто. Потом, обессиленная, она села на пол и зарыдала; рыдания эхом отдавались в маленькой комнате.
Он поднял ее и осторожно положил на диван.
Он опустился на колени рядом с ней, давая ей выплакаться; она рыдала очень долго, ее тело то напрягалось, то вновь расслаблялось, пока он не почувствовал, что у него к горлу тоже подкатил комок. Он обвил ее руками, прижался к ней грудью. Ее тонкие пальцы крепко вцепились в его пальто, и они оба долго сотрясались от рыданий.
Наконец, успокоившись, она медленно села на диване; на ее лице выступили красные пятна.
Джек отступил от нее.
Она не могла на него смотреть.
– Уходи, Джек.
– Кейт...
– Убирайся! – закричала она, но ее голос был слабым и подавленным. Она закрыла лицо руками.
Он повернулся и вышел. Оказавшись на улице, он взглянул на ее окно. В нем виднелся ее силуэт, она смотрела на улицу, но не на него. Он не знал, что она хотела увидеть, да и она, вероятно, этого тоже не знала. Вскоре она отошла от окна, и свет в квартире погас.
Джек вытер глаза, повернулся и медленно побрел по улице, возвращаясь домой после самого долгого дня в своей жизни.
– Черт возьми! Когда?! – Сет Фрэнк стоял у машины. Не было еще и восьми
Молодой патрульный полицейский округа Фэрфакс не сознавал важности этого события, и его изумило бурное проявление следователем своих чувств.
– Мы нашли ее около часа назад; бегун, оказавшийся здесь ранним утром, заметил машину и вызвал нас.
Фрэнк обошел машину и посмотрел на переднее пассажирское сиденье. Лицо было умиротворенным, совсем не таким, как у последнего виденного им трупа. Длинные волосы были распущены, они струились по краям сиденья. Казалось, Ванда Брум просто заснула.
Три часа спустя обследование места происшествия было завершено. На сиденье машины были найдены четыре таблетки. Вскрытие подтвердит, что Ванда Брум скончалась от большой передозировки дигиталиса, который она получила по рецепту для своей матери, но, очевидно, так его и не передала. Она умерла часа за два до того, как ее тело нашли на уединенной проселочной дороге, огибающей пруд площадью в пять акров, примерно в пяти милях от дома Салливана, сразу за административной границей округа. Единственная существенная улика лежала в пластиковом пакете, который Фрэнк вез в полицейское управление после того, как подучил разрешение властей соседнего округа. Записка была оставлена на листке, вырванном из блокнота. Почерк был типично женским, плавным и красивым. Последние слова Ванды представляли собой отчаянную мольбу о прощении. Предсмертный вопль человека, выраженный в двух словах.
Простите меня.
Фрэнк ехал мимо деревьев, с которых быстро облетали листья, и туманного болота, которое огибала глухая извилистая дорога. Да, он крепко промахнулся. Он не мог вообразить, что эта женщина способна на самоубийство. Биография Ванды Брум говорила о ее жизнестойкости. Фрэнк не мог ей не сочувствовать, но также был вне себя от ее тупости. Они же могли отлично поладить, и это пошло бы на пользу им обоим! Затем он подумал, что в одном предчувствия его не обманули: Ванда Брум действительно была очень преданным человеком. Она была преданна Кристине Салливан и не могла вынести того, что способствовала, хотя и не намеренно, ее смерти. Объяснимая и достойная сожаления реакция. Но с ее уходом лучший и, возможно, единственный шанс Фрэнка поймать крупную рыбу тоже исчез.
Размышления о Ванде Брум вскоре отошли на второй план; он задумался о том, как привлечь к ответственности человека, ставшего причиной смерти теперь уже двух женщин.
– Черт, Тарр, неужели мы назначили встречу на сегодня? – Джек посмотрел на своего клиента, стоящего в приемной Паттона, Шоу и Лорда.
Тарр Кримзон выглядел здесь так же неуместно, как дворняжка на выставке собак.
– На половину одиннадцатого. Сейчас четверть двенадцатого. Значит ли это, что сорок пять минут я получаю задаром? Кстати, вид у тебя паршивый.
Джек посмотрел на свой помятый костюм, пригладил ладонью взъерошенные волосы. Его внутренние часы по-прежнему шли по украинскому времени, и бессонная ночь не лучшим образом отразилась на его внешности.
– Поверь, я выгляжу намного лучше, чем чувствую себя.
Они пожали друг другу руки. Тарр был одет для деловой встречи. Это означало, что его джинсы были без дырок, а под спортивные туфли он надел носки. Вельветовый пиджак казался пережитком начала 1970-х, а волосы были традиционно спутаны и всклокочены.