Абсолютно ненормально
Шрифт:
Я червь. Или кто-то вроде. Пьяный маленький червь, который пытается скрыться от ужасного хищника.
Скоро вернусь, только выкопаю яму в грязи и спрячусь там, пока он не уйдет.
23:48
Да, я переспала с Воном.
18 сентября, воскресенье
09:18
Вчерашняя ночь пронеслась перед глазами. Серьезно, я выбираю неправильные варианты. Можно ли всё списать на то, что я несчастная
Вздох. Что ж, проехали.
Итак, Вон находит меня в моей маленькой червоточине, вернее, на диване – что-то мне уже не очень нравится сравнение с существом, живущим в грязи, – и предлагает выпить.
Я вынуждена согласиться, потому что наш ящик с пивом уже на исходе, а алкоголь почти выветрился. К тому же, думаю, мы уже выяснили, что я совершенно бесстыдна во многих аспектах.
По пути к холодильнику он делает несколько довольно проницательных наблюдений, таких как: «Вау, здесь так много народу», «Бакстер облажался в пиво-понге» и «Если Кенан Митчелл позеленеет, то станет похож на Шрэка». Я добродушно соглашаюсь с ним, потому что сгораю от жажды. [Ты не о том подумала. Прекрати хихикать.]
И, конечно же, моя дыхательная система именно в этот момент решает, что пора избавиться от чертовой тонны мокроты, и я целую вечность кашляю как безумная.
– Да, здесь правда душно. Давай выйдем на свежий воздух, – говорит Вон.
Никто из стоящих поблизости подростков не курит сигарет или что-либо еще, что кажется совершенно нереальным, но я все же следую за ним. Во-первых, он несет мое пиво, а во-вторых, благодаря ароматам, наполняющим комнату из-за толпы народа, фраза «свежий воздух» звучит не так ужасно.
Мы садимся на одну из тех фантастических скамеек-качелей, которые бывают только у богатых людей. В саду кромешная темнота, а значит, мне не нужно смотреть на его кудрявые волосы, и, возможно, поэтому я даже забываю, что говорю с Закари Воном (не называйте его Заком, его это почему-то расстраивает). Я так и жду, что между нами повиснет неловкая тишина, но он просто передает мне пиво и спрашивает про бабушку. Это один из признаков того, что я провалилась сквозь червоточину и очутилась в альтернативной вселенной – и поэтому могу безнаказанно творить все, что захочется. Или что-то в этом роде.
– Как проходит кампания твоего отца? – спрашиваю я, как только заканчиваю рассказывать о том, что, когда умрет Дамблдор, мы заведем еще одну таксу, назовем ее Волан-де-Мортом и станем рассказывать всем нашим гостям, что Темный Лорд восстал и убил всех наших животных, включая золотых рыбок Полумну и Невилла и хомяка Гермиону (никого из них у нас никогда не было, но история станет более захватывающей, если Волан-де-Морт совершит массовое убийство в первом акте).
Нам с Бэтти кажется, что именно этого хотелось бы нашей собаке. Вона эта идея ни капли не смутила, что меня восхищает.
Но при упоминании отца он сразу напрягается.
[И
– Нам обязательно об этом говорить? – рявкает он, сделав глоток из пластикового стаканчика.
Двойные стекла в окнах прекрасно сдерживают шум, поэтому до нас почти не доносятся гул смеха и низкие басы музыки из дома. И это прискорбно, потому что я не знаю, чем разрезать повисшее неловкое молчание.
Я торопливо объясняю, что ни черта не знаю о кампании его отца и задала этот вопрос только из вежливости.
– Ты милая, когда так лепечешь, – говорит он, а меня охватывает ужас и отвращение, ведь, в отличие от популярных рок-групп нулевых, я никогда не стремилась быть милой.
– Расскажи мне что-нибудь о себе, что не имеет никакого отношения к спорной политической позиции твоей семьи, – прошу я.
Наверное, не стоило добавлять «спорной», но, думаю, к этому моменту Вон уже привык к моей манере общаться с вызовом, поэтому он не реагирует.
– Хорошо. Я самый старший среди четверых братьев и сестер. И хочу поступить в юридическую школу, желательно подальше отсюда.
– Круто, – говорю я. – Ты всегда хотел стать юристом?
– Нет, – признается он. – Этого хотят мои родители. Они оба адвокаты. Или были до того, как отец ушел в политику. Боже, почему каждый разговор сводится к моему отцу?
Последнее предложение сказано с горечью, чего я никак не ожидала.
Снова повисает тишина. Я осматриваюсь вокруг и замечаю цветущие кусты роз, пруд с карпами, а еще жутких гномов на соседней клумбе. Один из них держит удочку, как ружье.
– Э… Ладно. Ну. Тогда ответь на вопрос, – бормочу я, пытаясь придумать тему, в которой не всплывет его отец. – Какой у тебя патронус?
Вообще-то, этим интересным вопросом я провожу хитрый тест. Если он не знает, что такое патронус, то мне сразу станет ясно: продолжать тусоваться на этой скамейке смысла нет.
– Утконос, – ни секунды не колеблясь, отвечает он.
Я в шоке. Это совсем не тот ответ, которого я ожидала. Большинство парней выбирают что-то банальное, например льва, а тут нечто уникальное.
– Правда? Почему?
Вон снова делает глоток пива. Он хоть и часто прикладывается к стаканчику, но все еще выглядит трезвым.
– Просто они потрясающие. Ты знаешь, что это единственное млекопитающее, у которого есть электрорецепция? Утконосы охотятся, ориентируясь на электрические поля, создаваемые мышцами жертв, когда те двигаются. Так что они суперумные, но по-своему. – Он расправляет плечи, словно это имеет отношение к нему. – И это единственное ядовитое млекопитающее на Земле. Мне нравится, что они могут нанести ответный удар и защититься, если потребуется.
Какого черта? Он долго раздумывал об этом. Закари Вон очень серьезно подошел к выбору патронуса. Если и есть верный способ завоевать мое уважение, то это он.