Абсолютное зло
Шрифт:
День складывался на редкость удачно.
Онищенко съездил в прокуратуру, получил у Логутенкова постановление на изъятие и вместе с любопытствующим важняком и экспертом загрузился в кашинскую «Ниву», захватил по дороге «народного умельца» по вскрытию крутых тачек и приехал по указанному адресу.
У «мерса» уже топтался очень недовольный участковый.
Онищенко быстренько отправил его за понятыми.
«Мерс» вскрыли, сняли многочисленные отпечатки. Никаких «гостинцев» внутри не оказалось,
«Умелец» запустил двигатель, и Онищенко с удовольствием уселся за руль роскошной машины. Приятный контраст с «Нивой», которую опер перепоручил Павлову.
У дверей родной конторы Онищенко столкнулся с полковником. Сам с неодобрением поглядел на «мерседес».
– Часто машины меняешь, Онищенко,– буркнул он.
– Да она в розыске,– отбрехался опер и собрался обогнуть начальника по кривой, но не вышло.
– Ты у нас по психам спец,– поджав губы, произнес полковник.– Там в обезьяннике двое ненормальных сидят, иди, разберись.
– А что, дежурного у нас нет? – не сдержался Онищенко.
– Иди и разберись! – с нажимом произнес Сам и удалился.
Онищенко сплюнул и пошел разбираться.
Дежурный его приходу обрадовался:
– Ефимыч! Ты глянь! Ну чистая обезьяна! И разговаривать, подлец, не желает, только дразнится!
Онищенко подошел к решетке. Небритый взлохмаченный мужик, полуголый и страшно возбужденный. На морде – следы «сопротивления задержанию». Увидев Онищенко, мужик замычал, загримасничал, замахал руками.
– Во! – сказал дежурный.– Опять! Врезать ему раза!
Опер поглядел на задержанного с минуту.
– За что его? – спросил он.
Дежурный глянул:
– «Нарушал общественный порядок, нецензурно оскорблял граждан и работников милиции…» Ну, как обычно, Ефимыч! Может, в дурку его?
– Задержал кто?
– Сержанты Гусев и Мамашкин.
– Вызови-ка их сюда.
Гусев и Мамашкин, труженики ППС, явились пред ясны очи Онищенко через пять минут.
– Ваш? – Онищенко кивнул на полуголого.
– Ага! – дружно подтвердили сержанты.
– Значит, выражался нецензурно?
– И оказал сопротивление! – подтвердил на этот раз один Мамашкин.– Во! Руку мне поцарапал! – Сержант продемонстрировал свежую царапину.
– А скажи мне, Мамашкин,– Онищенко прищурился.– Понимаешь ли ты язык жестов?
– Это пальцовку, что ли? – настороженно спросил сержант.
Онищенко покачал головой:
– Не совсем. А скажи мне, сержант Мамашкин, как именно выражался задержанный?
– Ну, кричал, это, по матери, по-всякому… – сержант выдал десяток слов из тех, что по телевизору говорят редко.
– А знаешь, Мамашкин, может,
– Что я, дурной? – удивился Мамашкин.– За тысячу рублей вкалывать? – И тут сообразил некий подвох.– А чего это мне в доктора?
– А того, Мамашкин, что, если задержанный ваш у тебя кричал, пусть даже нецензурно, то тебе, Мамашкин, прямая дорога в великие доктора, потому что задержанный ваш, насколько я понимаю, глухонемой, скорее всего, от рождения. Так? – Он повернулся к полуголому, приблизил к нему лицо и проговорил, отчетливо артикулируя губами: – Ты глухонемой, верно?
Задержанный часто и обрадованно закивал.
– Ухари! – буркнул Онищенко.– Где у вас второй псих, показывайте.
– Не псих, псишка,– сказал сконфуженный дежурный.– Я ее там, в комнатке посадил. Она спокойная.
Дежурный открыл дверь, Онищенко заглянул…
В уголке на стуле тихонько сидела Даша Герасимова.
Глава четырнадцатая
– Класс! – сказал Юра.– Вы теперь со Светкой почти соседи!
– Меня завтра выпишут,– застенчиво проговорила Даша.
На ней была свободная пижама из серого шелка, волосы аккуратно заплетены. Даша выглядела чистой, тихой и домашней. Какой-то незнакомой.
– С тобой долго возились?
– Доктор сказал: для специалиста работы – на пятнадцать минут.
– А сама ты – как? – спросил Юра.
Он пристроился на ковре у ее ног. Мимоходом поймал на лету комара, убил. Интересно, как они ухитряются проскакивать через кондиционер?
– Я? – Даша потерла переносицу.– Да нормально.
– Но ты помнишь, что с тобой было?
– Представь, помню. Но – как будто давно-давно было. Может, это от лекарств?
– Может быть. Я тебе соку принес. И черешни. Хочешь?
– Если с тобой – хочу.
– Я схожу, помою…
Юра забрал черешню, сходил в ванную.
– А у тебя там – джакузи. Ты знаешь?
– Ага. Это лучшая палата. Мы же спонсоры. Скажи, а их поймали?
– Кого?
– Николая. И этого, маленького?
– Какого маленького?
– Мелкий такой пацанчик, на крысу похож. А уши – как у обезьяны.
– Кошатник! – воскликнул Юра.– А он тебе что сделал?
– Он меня отпустил…
Священник отец Александр показался Юре слишком молодым для священника. А лицо у отца Александра было доброе, интеллигентное, такое пристало скорее какому-нибудь преподавателю литературы, чем духовному пастырю подобного Центра.
– Батюшка, я хочу спросить… – Юра замялся.
– Я тебя слушаю, сын мой,– мягко произнес священник.
– Я… С ней все будет в порядке, с Дашей?
Это был не тот вопрос, который Юра собирался задать.