Абсурдистан
Шрифт:
— Привет, Сережа, — приветствовал я дружелюбного парня. — Как жизнь?
— Сережа — номер один, настоящая любовь навеки, я создан для тебя, — сказал Сережа по-английски, профессиональным жестом послав мне воздушный поцелуй.
— Сережа уезжает в Таиланд с богатым шведом, — сообщил капитан Белугин, а Сережа застенчиво нам улыбнулся, как мартышка-альбинос. Он налил нам водки с помощью мензурки — по сто грамм каждому. — Остерегайся там тараканов, — посоветовал ему Белугин. — Они вот такие… — Он раскинул руки, продемонстрировав нам пятна пота под мышками.
Вильнув на прощанье задом,
— Хороший мальчик, — заметил Белугин. — Мы могли бы использовать его в органах. Они тут такие чистенькие. Гигиена. Мораль начинается с гигиены. Вы только посмотрите на немцев. — Мы взглянули на группу немецких туристов, которые были средних лет. Они швыряли немецкие марки в наших юных соотечественников, приобщая нас к цивилизации. Снизу донеслись оглушительные приветственные возгласы: на первом этаже начиналось шоу. Педики при всех советских регалиях орали пионерские песни нашей юности. Я нашел, что это шоу определенно ностальгическое.
— Хотелось бы мне покинуть эту глупую страну, как Сережа, — сказал я.
— А почему вы не можете это сделать? — спросил Белугин.
— Американцы не дадут мне визу, потому что, как они говорят, мой папа убил того парня из Оклахомы. А Евросоюз тоже не впустит никого из Вайнбергов.
— Ах! — воскликнул Белугин. — Почему вы хотите уехать на Запад, молодой человек? Все изменится для нашего народа, вы только подождите.
Через каких-нибудь пятьдесят лет, уверяю вас, жизнь здесь станет даже лучше, чем в Югославии. Вы знаете, Миша, я был в Европе. Улицы там чище, но нет русской души.Вы знаете, о чем я говорю? Вы можете просто сидеть с человеком в Копенгагене и смотреть ему в глаза над стаканом с выпивкой, и вдруг — раз! — вы уже братья навек.
— Пожалуйста, — сказал я. — Я хочу… я хочу…
— Ну конечно вы хотите, — согласился капитан. — Что за молодой человек вы были бы, если б не хотели? Я вас вполне понимаю. Мы, старики, тоже когда-то были молодыми, не забывайте!
— Да, — подтвердил я, следуя его логике. — Я молод. Поэтому я хочу.
— Тогда позвольте мне вам помочь, Миша. Видите ли, я родом из Республики Абсурдсвани, страны масла и винограда. Абсурдистан, как нам нравится называть наш край. Во мне русская кровь, но я также знаю обычаи бесчестного народа свани — этих южных черножопых, этих кавказских кретинов. Итак, один из моих друзей в городе Свани — советник бельгийского посольства. Весьма образованный и благопристойный европеец. Вот я и подумал: а не мог бы он за небольшую сумму устроить вам гражданство во фламандском королевстве?..
— Похоже, это разумная идея, — одобрил Алеша-Боб. — Как ты считаешь, Миша? Если ты получишь бельгийский паспорт, то сможешь путешествовать по всему континенту.
— Может быть, Руанна приедет ко мне жить, — сказал я. — Может быть, я смогу увести ее у Джерри Штейнфарба. В Бельгии полно шоколада, верно?
— Мы могли бы полететь в Абсурдистан на следующей неделе, — предложил Алеша-Боб. — Мне принадлежит там филиал «Эксесс Голливуд». В понедельник есть прямой рейс «Аэрофлота» в Абсурдистан.
— Я не летаю «Аэрофлотом», — возразил я своему другу. — Я пока что не хочу умирать. Мы
Я уже представлял себе, как сижу в шикарном бельгийском кафе, наблюдая, как мультикультурная женщина ест сосиску. Случается ли такое в Брюсселе? В Нью-Йорке такое частенько случалось.
— Итак, Белугин, — обратился Алеша-Боб к капитану. — Во сколько обойдется Мише бельгийский паспорт?
— Сколько это будет стоить? Нисколько, нисколько. — Капитан Белугин отмахнулся от этого вопроса рукой. — Ну, почти нисколько. Сто тысяч долларов для моего бельгийского друга и сто тысяч для меня — в качестве комиссионных.
— Я хочу взять с собой слугу, — сказал я. — Мне нужна бельгийская рабочая виза для Тимофея.
— Ты берешь своего слугу? — переспросил Алеша-Боб. — Ты настоящий европеец, граф Вайнберг.
— Иди на khui, — ответил я. — Мне бы хотелось увидеть, как ты стираешь свои собственные носки, — как я когда-то стирал свои в Нью-Йорке вместе с моей любимой девушкой из рабочего класса.
— Мальчики, — остановил нас капитан Белугин, — нет ничего проще рабочей визы. Еще двадцать тысяч мне и двадцать тысяч месье Лефевру из бельгийского посольства. Вы сразу же подружитесь с Жан-Мишелем. Он любит сбивать местных жителей своим «пежо».
— Переведены ли деньги Олега Лося на Мишины офшорные счета? — спросил Алеша-Боб.
— У Миши около тридцати пяти миллионов долларов на Кипре, — ответил Белугин, разглядывая свои желтые ногти. Очевидно, его не слишком впечатлили остатки тщательно сбереженного состояния Любимого Папы — заброшенные фабрики, незаконно присвоенные концессии на добычу природного газа, пресловутая «ВайнБорг Эйр» (авиалиния без единого самолета, но со множеством стюардесс) и, конечно, имеющее дурную репутацию кладбище для новых русских евреев.
Честно говоря, на мой взгляд, это были небольшие деньги. Давайте-ка подсчитаем. Мне было тридцать, а, согласно официальной статистике, продолжительность жизни мужчины-россиянина составляет в среднем пятьдесят шесть лет, так что мне, вероятно, предстояло прожить еще около двадцати шести лет. Делим тридцать пять миллионов на двадцать шесть лет и получаем примерно 350 000 долларов в год. Для Европы это не так уж много, но я бы мог существовать на эти деньги. Черт побери, я жил в Нью-Йорке всего на 200 000 долларов в год, когда был молод, — правда, тогда мне не нужно было кормить слугу и я часто отказывал себе в некоторых удовольствиях (к примеру, у меня никогда не было воздушного шара с горячим воздухом или бунгало на Лонг-Айленде).
Но кого беспокоит моя бедность! Впервые за целую вечность я ощутил, как поток чистой радости омывает мою изнуренную печень и прокопченные легкие. Передо мной маячила свобода.
Я вспомнил, как вырывался в детстве из Ленинграда, каждый год отправляясь на поезде в летнюю поездку в Крым. О, благословенные воспоминания о маленьком Мише, высунувшемся из вагонного окна! Мимо проползает русский пейзаж, природа подступает к железнодорожным путям, и одинокая осина вдруг хлещет Мишу веткой по любопытной мордашке. Я всегда знал, что скоро лето, когда мама вынимала мою измятую панамку и пела мне импровизированную песенку: