Абу Нувас
Шрифт:
Хасан выехал проводить своих домашних, а возвращаясь домой от Басрийских ворот, решил посмотреть издали на хорасанское войско.
Замок предместья Кильвазы стоял на месте старого христианского монастыря, от которого еще сохранились толстые кирпичные стены и невысокая колокольня. По направлению к предместью тянулись сотни повозок с толстыми бревнами, тяжелыми железными рычагами, свернутыми канатами — разнообразные камнеметные машины манджаники и аррады. Другие повозки были нагружены большими камнями, сосудами для горючей смеси. Жители предместья тащили
Неподалеку уже была собрана аррада. Один из воинов, невысокий жилистый человек, ловко оттянул длинный рычаг, вложил сосуд, что-то подкрутил и крикнул:
— Во имя Аллаха!
Рычаг громко щелкнул, и через несколько мгновений на другом берегу канала вспыхнуло яркое пламя.
— Да не отсохнут твои руки, Самарканди, пусть Аллах покарает так всех смутьянов! — крикнул кто-то из жителей Кильвазы, толпившихся вокруг аррады. Другой вздохнул:
— Говорят, что на восточной стороне Тахир установил аррады и манджаники и стреляет горящей нефтью, так что многие дома сгорели, а их жители бежали и убиты.
Самарканди вложил еще сосуд с горящей жидкостью, и еще один шатер на том берегу охватило пламя. Всадник из войска Тахира поскакал по берегу канала и, очутившись против Самарканди, крикнул:
— Эй, собака, сын неверной, если попадешь к нам в руки, будешь распят и сожжен живым, а после смерти труп твой бросят псам, и душа твоя пойдет прямо в ад! — Но, увидев, что Самарканди вкладывает новый заряд, пустил коня рысью.
Хасан снова почувствовал себя живым среди людей, каждый из которых занят делом — кто шел копать ров, кто грузил свои пожитки на повозку. Он бросил поводья, и конь, вздрагивавший от шумных ударов рычага камнеметной машины, опустив голову, пошел вверх по улице.
Поэт сидел неподвижно, не глядя по сторонам. Он опомнился только от необычной тишины. Хасан поднял голову и увидел, что стоит перед дворцом Хульда. Все ворота обычно оживленного и шумного дворца были закрыты, казалось, огромное здание затаилось. Но издали доносились звуки лютни и голос певицы. Хасан спешился, привязал коня у ворот — улица пустынна, да и вряд ли даже сейчас кто-нибудь осмелится увести коня от дворца халифа.
Он стучал в несколько ворот, но ему не открывали. Наконец у главного входа приоткрылось смотровое окошко:
— Что тебе надо, человек? — спросил стражник.
— Я поэт повелителя правоверных и хотел бы посетить его
— Поистине, сейчас время для поэтов и поэзии, — проворчал стражник и позвал кого-то. Потом открылась боковая дверца и Хасан вошел.
Огромный двор почти опустел, только кое-где стояли стражники, да у ворот конюшни суетились конюхи.
— Проходи, — сказал стражник. — Здесь тебя, оказывается, знают.
С Амином были Каусар, Хали, Исхак ибн Барсума, музыкант, а на возвышении сидели невольницы-певицы.
— Добро пожаловать, Абу Али! — сказал Амин, когда Хасан пожелал мира повелителю правоверных. — Ты не оставил нас, и это похвально.
— Лживые сновидения, повелитель правоверных, ты, наверное, видел что-нибудь неподобающее перед сном.
— Нет, Каусар, я думаю, что конец. А ты что скажешь, Абу Али?
Хасан, захваченный врасплох, пожал плечами, а Амин вздохнул:
— Даже Абу Али с его находчивостью не мог найти подходящего истолкования. Нам остается сейчас только надеяться на Аллаха, а чтобы развлечься, выпьем вина и послушаем песню.
— Но, повелитель правоверных, — возразил Хасан. — Ведь ты запретил мне пить вино!
— В такой час я снимаю свой запрет, и пусть грех будет на мне.
Амин хлопнул в ладоши. Невольники внесли золотые и серебряные кубки и блюда, подали Амину его чашу — «Изумрудную звезду». По знаку надсмотрщицы невольницы ударили по струнам:
Они убили его, чтобы встать на его место. Как однажды Хосроя предали его марзубаны…— Что вы поете, проклятые? — вскочил с места Амин. — Убирайтесь отсюда, у меня и без вашей песни немало предзнаменований! Пусть придут другие!
Испуганные невольницы убежали, на их место взошли еще десять девушек. Амин сделал знак Каусару подать вино: «Мы выпьем все по полному кубку, а эти пусть споют нам, только что-нибудь повеселее!»
Девушки по знаку сидящей спереди невольницы начали старинную песню о подвигах арабов:
— Кто радуется тому, что убит Малик, Пусть придет к нашим женщинам при свете дня!Подбежав к девушкам, Амин выплеснул в лицо ближней все вино:
— Каждой по десять плетей и вон отсюда! — прохрипел он. Каусар попытался успокоить его:
— Повелитель правоверных…
Но Амин не слыша его, стоял, понурившись.
Хасан встал и подошел к халифу:
— Повелитель правоверных, хочешь я скажу тебе стихи, которые сложил в твою честь?
Амин молча отстранил его и снова сел на свое место.
— Пусть споет Асма. Если и ее песня будет вроде этих, значит, мне суждено умереть, и нет мне спасения!
Асма, самая красивая и искусная певица Амина, йеменская невольница с татуировкой на смуглых щеках, села по приказу Амина рядом с ним. Она была испугана, облизывала губы и крепко сжимала лютню дрожащими пальцами.