Ацтек. Том 2. Поверженные боги
Шрифт:
Мы все подошли к парапету, который выходил на площадь, и, выстроившись вдоль него в линию, обратили свой взор вниз, на Сердце Сего Мира. Испанцы, числом около тысячи (их легко было выделить по сверкающим доспехам), стояли или неуверенно прохаживались среди вдвое превосходящей их по численности толпы мешикатль. Как и доложил посланец, там были мужчины и женщины, все в обычной, повседневной одежде. Интереса к солдатам и даже к тому, что чужаки разбили лагерь на священной земле, что было неслыханно, никто не проявлял. Люди просто проходили мимо или обходили испанцев бочком, без спешки и сутолоки, но двигались вперед целеустремленно и неуклонно. Наконец плотная толпа собралась
— Капрал был прав, — сказал Альварадо. — У них при себе нет никакого оружия.
— Педро, это как раз такой противник, какого ты предпочитаешь, — съязвил Кортес, и лицо Альварадо сделалось почти таким же пламенеющим, как его борода. — Все назад! — скомандовал Кортес своим людям. — Отойдем от края, чтобы нас не было видно.
Он, Альварадо и остальные испанцы отступили к середине крыши, оставив у парапета Чтимого Глашатая и его приближенных. Мотекусома нервно закашлялся, потом ему пришлось крикнуть трижды, каждый раз все громче, прежде чем толпа смогла услышать его сквозь собственный гул и шум испанского лагеря. Люди стали поднимать головы, все больше взоров обращалось к крыше. Наконец наверх смотрели уже все мешикатль и многие белые.
— Мой народ, — произнес Мотекусома, но голос его сел, и ему пришлось, снова прокашлявшись, начать сначала: — Мой народ…
— Твой народ? — донесся снизу возмущенный крик, и толпу словно прорвало.
Вся площадь разразилась негодующими возгласами:
— Народ, который ты предал?!
— Белые чужеземцы! — вот твой народ!
— Ты нам не Глашатай!
— Ты больше не Чтимый!
Это поразило меня, хотя я и ожидал чего-то подобного, зная, что все это подстроено Куитлауаком и что мужчины в толпе все как один его воины. Только явившиеся без оружия, чтобы все выглядело как стихийный взрыв негодования мирных горожан.
Оружия, в обычном смысле слова, у этих людей действительно не было, но все они припрятали — мужчины под накидками, а женщины под юбками — камни и обломки глинобитных кирпичей. Так что следом за проклятиями в нас полетели и эти метательные снаряды. Большинство камней, брошенных женщинами, не долетели и с глухим стуком ударились внизу о дворцовую стену, но вполне достаточное количество попало в цель, заставив всех стоявших на крыше нырять и увертываться. У жреца Уицилопочтли, когда один из этих камней попал ему в плечо, вырвалось совсем не благочестивое восклицание. Несколько испанцев позади нас тоже выругались. Единственным человеком — я должен сказать это, — единственным, кто не сдвинулся с места, был Мотекусома.
Он остался стоять где стоял, неподвижно, прямо и, воздев руки в примиряющем жесте, возвысил голос, пытаясь перекричать толпу:
— Подождите!
В тот же миг камень угодил ему в лоб. Мотекусома пошатнулся и упал без сознания.
— Позаботься о нем! — рявкнул мне Кортес, моментально снова принявшийся распоряжаться. Он схватил Куитлауака за мантию, указал вниз и прокричал: — Делай, что хочешь! Говори, что угодно! Но толпу надо утихомирить!
Малинцин перевела ему эти слова, и Куитлауак, подойдя к парапету, принялся что-то выкрикивать, в то время как я и два испанских офицера понесли обмякшее тело Мотекусомы назад, в тронный зал. Мы уложили бесчувственного правителя на скамью, и испанцы побежали в лагерь, вероятно, за кем-то из армейских хирургов.
Я стоял и смотрел на лицо Мотекусомы, совершенно спокойное и мирное, несмотря на вздувавшуюся на лбу шишку. Смотрел и вспоминал многие события прошлого, иногда столь причудливо переплетавшиеся события его и моей жизни. Я вспомнил его предательское неповиновение
Эти воспоминания пронеслись в моей голове всего лишь за одно мгновение. Я поднял взгляд от лица Мотекусомы и огляделся по сторонам в поисках оружия. На страже там стояли двое воинов-тлашкалтеков. Я подозвал одного из них и, когда боец угрюмо приблизился, потребовал у него кинжал. Часовой воззрился на меня еще более мрачно, явно сомневаясь, вправе ли я тут командовать, но, когда я повторил приказ громко и повелительно, он нехотя вручил мне обсидиановый клинок.
Я вонзил меч в нужное место, ибо был свидетелем множества жертвоприношений и точно знал, где у человека находится сердце. Грудь Мотекусомы перестала медленно подниматься и опускаться, но поскольку я оставил кинжал в ране, то крови вокруг выступило мало. Оба стражника воззрились на меня в изумлении и ужасе, а потом, не сговариваясь, выбежали из зала.
Я едва успел. Слышно было, как шум толпы на площади, хоть и по-прежнему гневный, стал тише, а потом все находившиеся на крыше с топотом спустились вниз и прошли в тронный зал. Все громко и возбужденно обсуждали на разных языках недавние события, но вдруг разом умолкли, осознавая чудовищную значимость того, что увидели. Вожди и командиры, мешикатль и испанцы, медленно приблизились, оцепенело взирая на безжизненное тело Мотекусомы, на рукоять ножа, торчавшего из его груди, и на меня, невозмутимо стоявшего рядом с трупом. Кортес вперил в меня свой острый взгляд и со зловещим спокойствием произнес:
— Что… ты… наделал?
— Я сделал то, что ты сам велел мне, мой господин. Позаботился о нем.
— Черт бы побрал твою наглость, сукин ты сын, — произнес он, не повышая голоса, но его гнев не стал от этого менее опасным. — Я слышал, что ты и раньше устраивал фокусы.
Я невозмутимо покачал головой.
— Поскольку о Мотекусоме уже позаботились, генерал-капитан, было бы неплохо позаботиться и обо всех остальных. Включая тебя самого.
— Позаботиться? — Он ткнул меня твердым пальцем в грудь и указал в сторону площади. — Этот мятеж грозит перерасти в войну! Кто теперь сможет справиться с толпой?
— Будь даже Мотекусома жив, он все равно не смог бы с ней справиться. Но здесь находится его законный преемник — человек сильный, ничем себя не запятнавший и пользующийся уважением всех этих людей.
Кортес повернулся, с сомнением посмотрел на военного вождя, и я догадался, о чем он думает: еще неизвестно, имеет ли Куитлауак реальную власть над Мешико, но вот он, Кортес, пока не имеет никакой власти над Куитлауаком. Словно прочтя эти его мысли, Малинцин сказала:
— Мы можем испытать этого нового правителя, сеньор Эрнан. Давайте все снова поднимемся на крышу, покажем толпе тело Мотекусомы, предоставим Куитлауаку объявить о переходе власти к нему и посмотрим, исполнят ли мешикатль его первый приказ — возобновить обслуживание дворца и поставки провизии.