Ацтек. Том 2. Поверженные боги
Шрифт:
Я до сего дня так и не имел возможности высказаться в их пользу, а сами Чтимые Глашатаи не пожелали оправдываться перед этим судилищем, сочтя любые оправдания ниже своего достоинства.
Флоренсия, возможно, распиналась бы не один день, уверяя, достань у нее ума на подобную выдумку, что все эти трое есть не кто иные, как Дьяволы из Преисподней, но «судьям» надоело слушать пустую болтовню. Прервав ее разглагольствования, они объявили все троих «подсудимых» виновными в заговоре и попытке мятежа против властей Новой Испании.
Не возражая, не оправдываясь, лишь обменявшись ироническими взглядами, трое правителей встали рядом под могучей сейбой.
— А теперь, ребята, давайте поохотимся, настреляем дичи и закатим пир. Ведь сегодня последний день Масленицы!
Они пировали всю ночь напролет, поэтому мне не составило труда ускользнуть из лагеря незамеченным и вернуться тем же путем, которым мы пришли. За гораздо более короткое время, чем продолжался наш поход, я вернулся в Куаунауак и явился во дворец Кортеса. Стража привыкла к моим приходам и уходам, и, когда я заявил, что генерал-капитан послал меня вперед, никто ничего не заподозрил. Я поспешил к Бью и рассказал ей обо всем случившемся, заключив:
— Теперь я изгой. Но мне кажется, Кортес и понятия и не имеет, есть ли у меня жена, и уж тем паче не знает, что она проживает здесь. Да хоть бы даже и знал, вряд ли он станет карать вместо меня женщину. Я должен скрыться, а лучше всего затеряться можно в толпе на улицах Теночтитлана. Думаю, мне удастся найти какую-нибудь лачугу в самом бедном квартале, но тебе, Ждущая Луна, вовсе незачем жить в такой нищете. Ты можешь остаться и с удобствами жить здесь…
— Теперь мы изгои, — прервала она меня слабым, но решительным голосом. — Я тоже переберусь в город, Цаа. Правда, тебе придется мне помочь.
Я возражал и упрашивал, но разубедить жену не смог ни в какую. В конце концов мне пришлось собрать наши скудные пожитки, позвать двух рабов, чтобы они несли ее на носилках, и мы, перевалив через обод гор, вернулись в озерный край. Перейдя южную насыпь, мы оказались в Теночтитлане, где с тех пор и живем.
Я рад видеть вас снова, ваше высокопреосвященство, после столь долгого отсутствия. Вы пришли послушать завершение моего повествования? Что ж, мне осталось досказать самую малость.
Кортес вернулся из своего похода примерно через год и первым делом огласил повсюду вымышленную историю о «заговоре и мятеже» трех Глашатаев, причем мой рисунок стал доказательством «тайного сговора» и, следовательно, справедливости приговора. Поскольку я, чтобы не выдать себя, держал язык за зубами и не рассказывал о расправе над нашими вождями никому, кроме Бью, для бывших подданных Союза Трех это известие стало настоящим потрясением. Все вокруг, конечно, скорбели, проводили запоздалые заупокойные службы и угрюмо ворчали, но людям не осталось ничего другого, как сделать вид, будто они верят рассказу Кортеса. Замечу, что Флоренсия обратно не вернулась, так что возможности еще раз публично выступить со своей гнусной клеветой ей не представилось. Где и как отделались испанцы от этой твари, я так и не узнал, да и не проявлял к этому особого интереса.
Безусловно, мое бегство повергло Кортеса в ярость, но, должно быть, гнев его скоро утих, ибо погони за мной не снарядили и ни о каком розыске я не слышал. Мы с Бью были предоставлены
К тому времени рыночную площадь Тлателолько восстановили, хотя она и сильно уменьшилась в размерах. Отправившись туда посмотреть, чем торгуют и каковы цены, я увидел, что рыночная толпа теперь чуть ли не наполовину состоит из белых людей, и если мои соотечественники еще практикуют обмен товарами (ты мне эту глиняную миску, а я тебе эту убитую птицу), то испанцы расплачиваются исключительно деньгами — дукатами, реалами и мараведи. Причем покупают они не только снедь, но и множество безделушек и украшений работы наших ремесленников. Прислушиваясь к их разговорам, я понял, что испанцы покупают «туземные диковины», чтобы послать их своим родственникам или друзьям как «сувениры из Новой Испании».
Как вам известно, ваше преосвященство, после восстановления города над ним было поднято множество различных флагов. И личный, бело-голубой с красным крестом, штандарт Кортеса, и кроваво-золотистый стяг Испании, и полотнище с изображением Девы Марии, и знамя с двуглавым орлом, символизирующим Империю, и множество других. В тот день на рынке я увидел немало наших ремесленников, подобострастно предлагающих на продажу миниатюрные копии всех этих флагов. Одни были выполнены лучше, другие хуже, но даже самые искусные, похоже, не привлекали внимания бродивших по рынку испанцев. И тут до меня дошло, что никто из моих соотечественников не осмелился изготовить и предложить белым людям эмблему мешикатль, символ своего собственного народа. Возможно, ремесленники просто боялись, что их обвинят в тайной приверженности прежним порядкам.
Что ж, я подобных страхов не испытывал. Точнее, я уже подлежал наказанию за куда более тяжкие проступки, так что такие мелочи меня не волновали. Вернувшись в нашу жалкую хижину, я сделал набросок, опустился на колени рядом с постелью Бью и, поднеся его к самым ее глазам, спросил:
— Ждущая Луна, ты можешь разобрать, что тут изображено? Сумеешь ты это скопировать?
Она внимательно всматривалась в рисунок, а я растолковывал:
— Видишь, это орел с крыльями, распростертыми для полета: он сидит на кактусе нопали, а в клюве держит символ войны из переплетенных лент…
— Да, — ответила она. — Понятно. Теперь с твоей помощью я разобралась в деталях. Но скопировать это, Цаа? Что ты задумал?
— Лучше скажи мне вот что: если я куплю материалы, сможешь ты скопировать такую картинку, вышив ее цветными нитками на куске белой ткани? Вышивка не обязательно должна быть такой изысканной, какие ты делала раньше, просто разноцветной: орел коричневый, кактус зеленый, ленты красные и желтые.
— Я думаю, что смогу это сделать. Но зачем?
— Если у тебя получится, я смогу продавать эти вышивки на рынке. Белым мужчинам и женщинам. Им, кажется, щравятся такие диковинки, и они платят за них монетами.
Бью сказала:
— Я попробую, только ты подсказывай что да как, чтобы все вышло правильно. Если первая вышивка получится, я смогу почувствовать рисунок пальцами и тогда уже сделаю с него столько копий, сколько потребуется.
Дело пошло неплохо. Мне выделили место на рынке, и я, расстелив скатерть, разложил на ней салфетки с изображением старой эмблемы Мешико. Власти, похоже, это не заинтересовало, а вот покупателей, наоборот, привлекло. Брали моих орлов в основном испанцы как местную диковинку, но и некоторые соотечественники тоже порой предлагали обменять на что-нибудь мои салфетки. Видимо, не все мешикатль хотели забыть, кем они были раньше.