Ацтек

Дженнингс Гэри

Приготовить на вечернем костре жаркое мне удавалось нечасто, разве что когда я ловил случайную ящерицу или отбирал еще трепыхавшегося кролика у терзавшей его хищной птицы. Но без мяса прожить можно, а дерево мицкуитль, круглый год увешанное фестонами стручков с семенами, как свежими, зелеными, так и перезревшими, прошлогодними, бурого цвета, не давало умереть с голоду. Зеленые плоды можно было сварить в горячей воде, а потом растолочь в съедобную кашу, а сухие семена внутри старых стручков годились на то, чтобы растереть их в муку. Этот питательный порошок можно было носить с собой, как пиноли, и, в тех случаях, когда еды посвежее под рукой не оказывалось, смешивать с водой и варить.

С

помощью всех этих ухищрений я выжил, хотя и скитался по той страшной пустыне целый год. Но мне нет нужды описывать это и дальше, поскольку весь тот долгий путь на редкость уныл и однообразен. Добавлю только, чтобы вы, почтенные братья, могли лучше представить себе огромные размеры и абсолютную пустоту этого безжизненного пространства, что первое человеческое существо встретилось мне только через месяц скитаний.

Издалека, поскольку все вокруг было припорошено пылью, мне показалось, будто я вижу очередной песчаный бугор, но, подойдя поближе, я обнаружил, что это сидящая человеческая фигура. С радостью, ибо мне уже опостылело одиночество, я окликнул незнакомца и, не дождавшись ответа, поспешил приблизиться. По пути я подавал голос еще несколько раз, но все тщетно, хотя, подойдя достаточно близко, увидел, что это женщина, рот которой раскрыт, словно бы в крике.

Подойдя вплотную, я понял, что передо мной обнаженная женщина, сидящая на песке и слегка им припорошенная. Возможно, она когда-то и кричала, но теперь мне уже было не услышать ее голос, ибо мертвецы звуков не издают. Глаза женщины были широко открыты, как и рот, ноги вытянуты и раздвинуты, а руки упирались ладонями в песок, словно она пыталась оттолкнуться и рывком подняться. Когда я коснулся ее пыльного плеча, то почувствовал, что несчастная еще не окоченела, а стало быть, умерла недавно. Правда, от нее воняло, но вовсе не мертвечиной, просто она, как, впрочем, и я, давно не мылась. Длинные волосы незнакомки были настолько полны песчаных блох, что извивались бы, не будь они так спутаны. Женщину не помешало бы отмыть, однако все равно было ясно, что она красива лицом и фигурой, а к тому же еще совсем молодая. Ран или следов смертельного недуга я не заметил, а потому никак не мог взять в толк, что же послужило причиной ее смерти.

За месяц, проведенный в одиночестве, у меня вошло в привычку разговаривать с самим собой, поэтому я вслух произнес:

— Боги, определенно, забросили эту пустыню, как забыли и меня. Мне выпала удача встретить здесь единственное человеческое существо, да к тому же молодую красивую женщину, которая могла бы стать прекрасной спутницей в моих скитаниях, но она, увы, мертва. Окажись я здесь днем раньше, незнакомка, возможно, согласилась бы разделить со мной мои странствия и мое одеяло, а уж я бы в долгу не остался. Но поскольку она мертва, я в состоянии поухаживать за бедняжкой лишь одним способом: похоронить ее, пока сюда не налетели стервятники.

Сбросив торбу и баклагу с водой, я принялся ковырять песок своим макуауитль, но поскольку мне все время чудилось, будто незнакомка смотрит на меня с укоризной, я решил, что лучше бы ей пока спокойно полежать. Отбросив меч в сторону, я взял женщину за плечи, чтобы положить на спину, но она, к величайшему моему удивлению, не поддавалась, сопротивляясь с упорством куклы-неваляшки, которую специально делают так, чтобы она всегда оставалась в сидячем положении. Успей тело несчастной окоченеть, это было бы понятно, но мускулы ее еще не затвердели. Мне без труда удалось пошевелить ее рукой, а когда я снова попытался уложить женщину на песок, голова ее свесилась набок, но тело упорно сопротивлялось всем моим попыткам. Это было столь необычно, что

мне в голову даже закралась дикая мысль: а что, если жители пустыни после смерти пускают в песок корни и постепенно превращаются в большущие кактусы куинаметин, которые действительно очень похожи на людей.

Я отступил назад, чтобы получше присмотреться к столь непостижимо упрямому трупу, и сильно удивился, почувствовав укол между лопатками. Развернувшись, я увидел, что буквально окружен кольцом нацеленных на меня стрел. Я насчитал девять сердито хмурившихся воинов, все одеяние которых ограничивалось замызганными набедренными повязками из потертой кожи, грязной коростой на теле и несколькими перьями в длинных прямых волосах. Очевидно, я несколько увлекся своей необычной находкой, а они приблизились столь бесшумно, что меня ничто не насторожило. Хотя, по правде сказать, удивительно, как я не учуял вонь, ибо вдевятером эти воины смердели гораздо сильнее покойницы.

«Чичимеки!» — подумал я, но вслух произнес совсем другое: — Я случайно набрел на эту несчастную женщину. Я пытался ей помочь.

Поскольку говорил я торопливо, в надежде побудить их убрать стрелы, то произнес эти слова на своем родном науатль, хотя я сопровождал свою речь жестами, понятными даже для дикарей. Помнится, в тот напряженный момент я пообещал себе, что если моя жизнь сейчас не оборвется, то я обязательно выучу еще какой-нибудь иностранный язык. И тут, к моему удивлению, один из незнакомцев — тот, который ткнул меня кончиком стрелы, мужчина примерно моих лет и почти моего роста, — ответил на вполне приличном науатль:

— Эта женщина — моя жена. Я прокашлялся и сказал сочувственно, как говорят, сообщая плохую новость:

— Должен с прискорбием заметить, она была твоей женой. Судя по всему, бедняжка умерла совсем недавно.

Стрелы чичимеков — все девять — оставались нацеленными на меня.

— Я тут совсем ни при чем, — зачастил я. — Я нашел твою жену уже мертвой, и у меня в мыслях не было причинять ей вред.

Чичимек хрипло, угрюмо рассмеялся. — Наоборот, я хотел помочь несчастной — оказать ей последнюю услугу, закопав труп в песок, покуда до нее не добрались падальщики.

Я указал на брошенный мною макуауитль. Чичимек посмотрел на небольшую ямку, которую мне удалось выкопать, потом поднял глаза на стервятника, уже кружившего у нас над головами, после чего снова глянул на меня, и выражение его лица несколько смягчилось.

— Ну что ж, тогда мне остается лишь поблагодарить тебя, незнакомец, — промолвил он, убирая стрелу с тетивы.

Остальные восемь чичимеков последовали его примеру и воткнули стрелы в свои спутанные волосы. Один из них подошел, поднял мой макуауитль, с интересом рассмотрел его и принялся прощупывать мою котомку. Походило на то, что меня могли запросто лишить всех моих скудных припасов и пожитков, но, во всяком случае, немедленно убивать чужака, вторгшегося в их владения, чичимеки пока явно не собирались. Чтобы расположить их к себе, я обратился к вдовцу:

— Сочувствую твоей утрате. Твоя жена была молода и красива. От чего она умерла?

— От того, что оказалась плохой женой, — угрюмо ответил он и, помолчав, добавил: — Ее укусила гремучая змея.

При всем желании я не мог усмотреть между этими двумя высказываниями никакой связи, а потому лишь сказал:

— Странно. Мне совсем не показалось, что женщина была больна. — Нет, как раз от яда-то она оправилась, — проворчал вдовец, — но, находясь при смерти, исповедалась Поглощающей Отбросы. Только представь: я сам слышал, как она призналась жрецу в том, что имела связь с мужчиной из другого племени. Не повезло: лучше бы ей умереть от змеиного укуса.