Ацтек
Шрифт:
Наконец жрец в последний раз обмахнул нас курильницей кипали, проследил за тем, как мы накормили друг друга дымящимся тамали, связал уголками мою накидку с подолом Ждущей Луны и пожелал нам счастья в нашей новой жизни.
— Спасибо, господин жрец, — отозвался я, вручая ему плату. — Спасибо за все и в особенности за добрые пожелания. Возможно, там, куда я отправляюсь, мне без удачи не обойтись.
После этого я распустил узел, связывавший меня с Бью, и, взвалив на плечо свою дорожную котомку, попрощался.
— До свидания, — повторила она за мной срывающимся голосом. — Но, Цаа, сегодня ведь день нашей свадьбы…
— Я же говорил тебе, что
— Но я думала… думала, мы задержимся здесь… чтобы… — Она огляделась по сторонам, на наблюдавших эту сцену и прислушивавшихся гостей, и густо покраснела. — Цаа, теперь я твоя жена!
— Я женился на тебе по твоей просьбе, — прозвучал мой ответ, — и ты со временем будешь моей законной вдовой и моей наследницей. Но моей женой была и останется Цьянья!
— Цьянья мертва! Ее уже десять лет как нет в живых! — Ее смерть не разорвала наших уз. И у меня никогда не будет никакой другой жены.
— Лицемер! — возмутилась она. — Можно подумать, будто ты все эти годы хранил ей верность! У тебя были другие женщины, так почему же ты отвергаешь меня?
За исключением хозяина гостиницы, по физиономии которого блуждала непристойная ухмылка, все остальные свидетели этого скандала чувствовали себя неловко. А жрец даже нервно пробормотал:
— Мой господин, но, вообще-то, принято скреплять обеты актом… ну, в общем, вам следует узнать друг друга как следует…
— Ты безусловно прав, господин жрец, сразу видно, что не зря получил свой титул. Но я знаю эту женщину даже больше, чем следует.
Бью ахнула: — Что за бесстыдная ложь! Мы никогда не были… — И никогда не будем. Ждущая Луна, я слишком хорошо знаю тебя во всех других отношениях. Я также знаю, что наиболее уязвим мужчина бывает именно в тот момент, когда вступает в близость с женщиной. Я не собираюсь рисковать, ибо не сомневаюсь, что в решающий момент ты подвергнешь меня осмеянию или унизишь еще каким-нибудь другим способом, каких у тебя в запасе великое множество, ведь коварство свое ты оттачивала годами.
— Но сейчас это ты меня унижаешь! — вскричала она. — Да, дорогая, на сей раз я сделал это первым. А сейчас извини: уже поздно и мне пора в дорогу.
Когда я уходил, Бью утирала глаза смятым уголком юбки, который был нашим брачным узлом.
Мне не было никакой необходимости возвращаться в столицу, чтобы начинать обратный путь по дороге предков с самого Теночтитлана или с его ближних окрестностей, поскольку было совершенно ясно, что в озерном краю, где ацтеки поселились уже давно, никаких тайных хранилищ нет.
Однако если верить старым рассказам, одно из последних мест обитания ацтеков до того, как они вышли к озерам, находилось где-то севернее и носило название Атлиталакан. Именно поэтому, выйдя из Куаунауака, я двинулся на северо-запад, затем свернул на север, потом на северо-восток, описывая круги, но постоянно держась подальше от границ владений Союза Трех. И вот наконец я очутился в почти не заселенной местности за Окситипаном, самым северным приграничным городком, в котором стоял гарнизон мешикатль. В этом незнакомом краю я упорно расспрашивал жителей немногочисленных бедных деревушек и изредка попадавшихся на дорогах странников о пути в Атлиталакан. Однако все лишь смотрели на меня непонимающе и равнодушно пожимали
Во-первых, я толком не представлял себе, что такое Атлиталакан и каким он был. В свое время, когда там жили ацтеки, он с равным успехом мог представлять собой и укрепленный населенный пункт, и просто удобное место, выбранное для временного становища. Во-вторых, я теперь находился на южных окраинах страны отоми, а точнее, в тех землях, куда народы отоми скрепя сердце вынуждены были переселиться, когда прибывавшие волна за волной калхуа, аколхуа, ацтеки и прочие говорящие на науатль народы вытеснили их из озерного края. В этой малообжитой местности лишь очень немногие из тех, с кем я заговаривал, объяснялись на более-менее внятных науатль, поре и других широко распространенных языках, остальные же знали только не слишком хорошо знакомый мне отомит, а то и вовсе изъяснялись на совершенно фантастической смеси названных наречий. Правда, постоянно вступая в разговоры с поселянами и путниками, я в конечном счете освоил отомит настолько, что уже мог втолковать людям, что я ищу, но, как оказалось, никто из местных жителей ни про какой Атлиталакан сроду не слышал.
Мне приходилось полагаться только на себя, что, однако, не делало поиски столь уж безнадежными. Ключом к успеху оказалось само название «Атлиталакан», что в переводе с науатль значит Быстрая Вода. Я искал источник и вот однажды забрел в чистенькую, аккуратную деревушку под названием Д’нтадо Дехе, что на отомит означает примерно то же самое, что и Атлиталакан на науатль.
Деревня получила свое название по чистому, журчавшему среди камней источнику, единственному в округе, где земли в основном засушливые. А поскольку деревенька была расположена рядом со старой дорогой, ведущей откуда-то с севера к озеру Сумпанго, казалось вполне вероятным, что когда-то ацтеки останавливались именно здесь.
Жители Д’нтадо Дехе, как это вообще свойственно обитателям захолустья, смотрели на чужака с подозрением, но одна пожилая вдова, слишком бедная, чтобы опасаться грабежа, сдала мне чердак своей глинобитной хижины. Некоторое время я безуспешно пытался улестить неулыбчивых отоми, снискать их расположение и вызвать на откровенность, а потерпев неудачу, принялся рыскать в окрестностях по расширяющейся спирали, в надежде наткнуться на замаскированные склады, оставленные нашими предками. Правда, вероятность успеха при поиске наугад была ничтожна: располагая хранилища вдоль своего пути, ацтеки наверняка позаботились о том, чтобы эти склады не смогли бы вот так, запросто, обнаружить и растащить после их ухода местные жители или случайно наткнувшиеся на них путники. Скорей всего, наши предки пометили эти места каким-нибудь неприметным знаком, известным только им самим. Беда лишь в том, что никто из потомков ацтеков, включая и меня, не имел ни малейшего представления о том, что это за знак.
Однако я действовал упорно: срубил длинный крепкий шест и, заострив его конец, тыкал этим шестом в каждую нору, дыру, яму и трещину, которая внушала мне хоть малейшие подозрения. Такой же проверке подверглись подозрительно одинокие холмики и бугры, необычно густые заросли и, разумеется, руины рухнувших строений. Насмешило ли селян мое странное поведение, прониклись ли они жалостью к чокнутому чужеземцу, рыщущему по буеракам, сказать не берусь, но в конце концов меня попросили рассказать о предмете своих поисков двум самым почтенным деревенским старейшинам.