Ацтек

Дженнингс Гэри

— Напасть ночью? — пробормотал Шикотенкатль. — Это против всяких традиций. Ничего подобного правила честного боя не предусматривают. За исключением случаев осады, никакие армии никогда не сражаются по ночам.

Мудрецы кивнули: — Именно. На это все и рассчитано. Белые чужеземцы тоже не будут ожидать ничего подобного. Они утратят бдительность, а ты сможешь застать их врасплох.

Провидцы-тлашкалтеки заблуждались столь же пагубно, как это обычно повсюду случается со всяческими прозорливцами. Очевидно, в своих землях белые люди привыкли сражаться между собой, не разбирая дня и ночи, а потому имели обыкновение принимать на этот случай меры предосторожности. Кортес окружил свой лагерь бдительными часовыми, не смыкавшими

глаз, пока их товарищи спали в доспехах, с заряженным оружием под рукой. Даже в темноте недремлющие караульные Кортеса легко заметили приближение лазутчиков, которые ползли на животе по открытой местности.

Не поднимая шума, часовые ускользнули в лагерь и тихонько разбудили Кортеса и остальные войско. Ни один воин не поднялся во весь рост, ни один профиль не вырисовывался на фоне неба, но все белые люди поджидали противника с оружием наготове.

В результате лазутчики доложили Шикотенкатлю, что белые люди спят и не подозревают об опасности. Все уцелевшие воины тлашкалтеков ползком или на четвереньках направились к испанскому лагерю, чтобы, приблизившись, вскочить и броситься в атаку. Вскочить-то они вскочили, но мало кто из них успел даже издать боевой клич. Едва тлашкалтеки оказались на ногах, их силуэты стали прекрасными мишенями. Ночь взорвалась громом, разразилась молниями, и… армия Шикотенкатля была выкошена неприятелем, как трава на поле.

На следующее утро, хотя его слепые глаза были полны слез, Шикотенкатль-старший послал посольство высших сановников под квадратным золотым стягом перемирия, вступив с Кортесом в переговоры, чтобы выяснить условия капитуляции. К большому удивлению послов, Кортес не выказал ни малейшего чванства, но приветствовал их с большой теплотой и очевидной приязнью. Через свою Малинцин он выразил восхищение доблестью воинов тлашкалтеков и глубокое сожаление в связи с тем, что они, неверно истолковав его намерения, не оставили испанцам никакого другого выхода, кроме как защищаться. По его словам выходило, что он отнюдь не добивается капитуляции и не примет ее, ибо никогда не стремился подчинить Тлашкалу, а явился в эту страну с единственной целью — предложить свою дружескую помощь.

— Мне известно, — заявил он, будучи, несомненно, хорошо подготовленным к этому разговору Малинцин, — что вы веками страдаете от злобных мешикатль и в особенности от ненасытной алчности их нынешнего правителя Мотекусомы. Я уже освободил от этих оков тотонаков и некоторые другие племена, а теперь хочу избавить от постоянной угрозы и вас. Единственное, о чем я прошу, это чтобы как можно больше ваших отважных воинов присоединились к нашему святому и благородному делу — освободительному походу.

— Но мы слышали, — в изумлении отвечали послы, — что ты требуешь, чтобы все народы присягали заморскому правителю, отрекались от старых, искони почитаемых богов и поклонялись только новым богам вашей земли.

Кортес от всего этого просто отмахнулся. Яростный отпор тлашкалтеков внушил ему уважение к ним и побудил держаться с этим народом осторожно, не выставляя до поры непомерных требований.

— Я прошу союза, а не стремлюсь подчинить вас, — сказал он. — Когда эти земли будут полностью очищены от зловредного влияния Мешико, мы с радостью растолкуем вам все блага христианства и преимущества, кои дает народам признание верховной власти нашего короля Карлоса. Тогда вы сами решите, стоит ли вам отказываться от подобного блага. Но сперва — главное. Спросите вашего мудрого и почтенного правителя, согласен ли он оказать нам честь, приняв нашу дружескую помощь для достижения общей цели?

Послы старого Шикотенкатля еще только докладывали ему о предложении белых людей, а мы в Теночтитлане уже знали обо всем от наших «мышей». Мотекусома рвал и метал, он был просто вне себя от ярости, ибо его уверенность обернулась ошибкой. Но главное, наш Чтимый Глашатай был близок к панике, ибо осознавал, какими страшными последствиями эта ошибка может обернуться. Скверно было уже то, что тлашкалтеки не смогли уничтожить

или остановить белых захватчиков, обезопасив нас от их возможного вторжения. Не радовало и то, что Тлашкала, пусть ее армия и была разбита, вовсе не лежала беззащитной, ожидая нападения с нашей стороны. Но хуже всего оказалось то, что теперь к нашим границам приближался не один только новый или один только старый враг, но оба этих врага одновременно. Мощь непревзойденного оружия белых людей теперь еще и подкреплялась многочисленными отважными тлашкалтеками, ненавидевшими Мешико и прекрасно знавшими как наши сильные, так и слабые места. Оправившись, Мотекусома принял решение, которое по крайней мере хоть немного отличалось от его обычного «надо подождать». Он призвал своего личного, самого сообразительного гонца и, продиктовав ему послание, приказал бегом мчаться к Кортесу и повторить тому все слово в слово. Послание, разумеется, было пышным, цветистым и многословным, но суть его сводилась к следующему:

— Достопочтенный генерал-капитан Кортес, не полагайся на коварных, лживых тлашкалтеков, которые пойдут на любые ухищрения, лишь сперва бы втереться к тебе в доверие, а потом вероломно тебя предать. Расспросив сведущих людей, ты легко выяснишь, что Тлашкала, подобно острову, окружена странами и людьми, которых ее жители обратили в своих врагов. Заведя дружбу с тлашкалтеками, ты, как и они сами, только стяжаешь ненависть и презрение соседей. Последуй же нашему совету: отринь недостойных тлашкалтеков и прими руку дружбы, протянутую могущественным союзом трех народов — мешикатль, аколхуа и текпанеков. Мы приглашаем тебя посетить с дружественным визитом наш союзный город Чолулу, путь куда к югу от того места, где ты находишься сейчас, будет легок и недолог. Тебя примут там со всеми почестями, подобающими столь высокому гостю, а потом, когда твой отряд отдохнет, препроводят, как ты того и желал, в Теночтитлан. Я же, юй-тлатоани Мотекусома Шокойцин, буду с нетерпением ждать у себя в столице возможности поприветствовать дорогого гостя и заключить его в дружеские объятия.

Вполне возможно, что Мотекусома имел в виду именно то, что сказал, то есть намеревался уступить, чтобы выиграть время и поразмыслить, что предпринять дальше. Не знаю. Ни меня, ни даже старейшин своего Изрекающего Совета он на сей счет в известность не поставил. Но одно я знаю точно. Окажись я сам на месте Кортеса, я бы выслушал подобное предложение со смехом, особенно имея в своем распоряжении такую советницу, как Малинцин. Наверняка она растолковала ему истинный смысл послания: «О внушающий страх, но кажущийся мне глупцом враг! Прогони своих новых союзников, откажись от дополнительных сил, которые тебе удалось собрать, и, как и подобает глупцу, окажи Мотекусоме честь, направившись в его ловушку, откуда тебе уже ни за что не выбраться».

Но, к моему удивлению (тогда я еще не представлял себе всю безграничную смелость этого человека), Кортес отослал гонца назад с согласием и действительно повернул на юг, к Чолуле. Оба правителя миштеков — Владыка Высокого и Владыка Низменного — встретили его как долгожданного и почетного гостя уже на подступах к городу. Их сопровождали пышная свита и целая толпа разодетых горожан, среди которых, однако, не было вооруженных воинов. Владыки тлакуафач и тлачиак, как и обещал Мотекусома, не стали собирать войска и вообще всячески демонстрировали миролюбие.

Однако Кортес, естественно, согласился не со всеми предложениями Мотекусомы. Так, направляясь в Чолулу, он и не подумал избавляться от новоприобретенных союзников. Перед этим старый Шикотенкатль от имени побежденной Тлашкалы заключил с Кортесом договор о взаимной помощи. Он предоставил белым людям провизию, припасы, много красивых женщин для командиров и заслуженных воинов и даже многочисленных служанок, которые должны были составить свиту «госпожи» Первой Травы, или доньи Марины. Так что Кортес прибыл в Чолулу, ведя за собой целую армию тлашкалтеков, три тысячи тотонаков и воинов мелких горных племен, я уж не говорю о сотнях грозных белых солдат с их лошадьми и собаками.