Ад
Шрифт:
А Михай, продолжая насмешливо разглядывать «старшую сестру» братства, присел на корточки и положил бутылку перед собой на протертую временем и миллионом подошв мостовую. Только сейчас я заметил, что все пальцы правой руки «металломана» были перехвачены массивными перстнями в виде голов драконов с оскаленными пастями. Когда Михай сжимал кулак, то все они, соединившись, превращались в опасное оружие. Кстати, такие же украшения были и у толстого Айка. К нему в это время сквозь толпу просочился Гемонович-Гегемон и начал процедуру перешептывания, только
Несколькими короткими, алгебраически выверенными движениями, Михай разбил бутылку и разгладил острые осколки по грязно-белой поверхности плитки. Полуденное солнце скользнуло по неровным граням, и казалось, что острия угрожающе зашевелились под звуки «металла», стелющиеся по самой земле.
Толпа неодобрительно загудела.
— Ты, разбойник, — воскликнул небритый дядя с целлофановым пакетом, на котором обнаженная фемина, закинув в оргазмотическом экстазе голову, похотливо оседлывала лоснящегося звереныша «Харвея». — Ты что делаешь? Здесь же малышня гуляет!
Фемина на пакете качнула выгнутым задом, соглашаясь с ним, а из толпы мужика поддержала полногрудая блондинка:
— Кто мусор вместо тебя убирать будет, умник?
— Победитель, — небрежно бросил Михай.
Послышалось еще несколько риторически-осуждающих голосов. Однако все они свелись к требованию немедленного выключения магнитофона. Таким образом, толпа явно не разбиралась в рок-музыке, а в линзочках возбужденных глаз поблескивало скорее не осуждение, а какая-то горячечная заинтересованность происходящим. Мельниченко, несмотря на несколько быстрых взглядов, брошенных на него, сложил руки на груди и молчал с таинственным видом. Гемонович уже куда-то исчез, а Айк задумчиво жевал губами.
— Прошу общественность вести себя тише, — выпрямился, поднимая руку, Михай. — Вы присутствуете при музыкально-следственном эксперименте относительно наличия духа святого в бренном теле. А ну, уважаемая, — обратился он к проповеднице прозрачного братства, — ударь рок-н-роллом по обломкам империи.
Их взгляды встретились. И хотя они все-таки замерли друг против друга на какой-то неуловимый миг, мне показалось, что Мирошничиха не колебалась ни секунды.
— Снова балаган начинается, — раздраженно бросила Гречаник. — Людмилка вообще из ума выжила. С жира бесится. Ведь у мужа денег девать уже некуда.
— Ну, Виталий Владимирович занимается добрым делом: обустройством информационного пространства города. Деньги ему нужны, — с симпатией проговорил Мельниченко. И я изумился. Ведь некоторое время назад отношения между ними были довольно натянутыми.
— Мне кажется, что есть и другие мнения, Григорий Артемович. Ведь, скажем, тому же Беловоду тоже деньги нужны. Он, мне сдается, тоже добрым делом занимается, — снова рискнул я «перевести стрелки». — Но почему-то к нему отношение другое. Кстати, Григорий Артемович, «Луч» работает не только в институте, а и на полигоне автозавода. Что там у них происходит, не знаете?
—
— А подробнее можно узнать?
— Ну, вам как мед, так и ложку…
Я рассеянно наблюдал за тем, как проповедница прозрачного братства взяла обеими руками огромную линзу, висевшую у нее на груди, и подняла ее над головой, фокусируя на себя солнечные лучи. Мне надо было срочно бежать к Беловоду. Вокруг него действительно происходило что-то нехорошее.
Гемоновича нигде не было видно. Айк как-то нетерпеливо топтался на месте, а Людмила Георгиевна негромким речитативом выводила:
— Что вверху, то и внизу; что внутри, то и снаружи; что в начале, то и в конце! Пусть поможет мне звук, — тембр ее голоса повысился, и одновременно загудел маленький барабан одного из ее ребят, который до этого стоял неподвижно, словно находился в трансе.
— Пусть поможет мне число!
Маленькие ладошки совсем юной девчушки осторожно тронули мембрану второго барабана.
— Пусть поможет мне цвет!
Третий барабан начал растекаться мелкой дробью между двух первых.
— Пусть поможет мне форма!
Негромкое бормотанье всех четырех барабанов переплелось в нечто единое, а стиснутые губы вновь задрожали в своем недавнем «Лин-цзы-цзы! Лин-цзы-цзы!», и я ощутил, что мое тело тихонечко завибрировало в такт ритма. Я посмотрел на «сестер и братьев» и понял, что их тут нет. Есть лишь звук да их предводительница, а все иное вместе с замершими людскими оболочками, у которых жили только конечности, хлопающие по плоским поверхностям, превратилось в очередную бутафорию.
А Мирошничиха, с выражением полуэкстаза на поднятом лице, мелкими шажками уже приближалась к жалам осколков. Осторожно поставила на них одну ногу, потом — вторую и, увеличивая темп в такт музыке, начала, покачиваясь, топтаться по стеклу. Кто-то выключил магнитофон. В наступившей тишине (ведь громыхание барабанов было лишь всплесками вечного молчания чего-то огромного-огромного) было слышно, как осколки под ногами танцовщицы скребутся по мостовой. Словно острые когти этого огромно-молчащего.
Мне показалось, что у меня зачесались ступни. Потому что было в этом зрелище что-то жутковатое. Казалось, что женщина превратилась в мертвую куклу, трепыхающуюся на бечеве, сплетенной из лучиков солнца, сочащихся сквозь листву деревьев. А куклы боли не ощущают.
Барабаны внезапно смолкли. Людмила сошла со стекла, осторожно провела ладонью по подошвам и, выпрямившись, замерла с закрытыми глазами.
Теперь тишина была полной.
Михай то ли кашлянул, то ли хохотнул и сердито выкрикнул: