Ад

Михонов Сергей

Ёбыр отметил его меткость — и только. Не стал журить. Да и хабар никудышный. Приближаться к твари при наличии близости кладки паразитов — чревато. Сами послужат хабаром им. Нашли куш значительно лучше.

В то время как они гонялись за иным порождением, Глеб осматривал поле битвы, усеянное сплошь и рядом трупами отродий и исчадий. Людей не встретишь, а если и имелись в наличии, то капля в море.

— Живодёры… их работа… — отметил Глеб про себя, изучая воронки — и отличались одна от другой. Встал у одной такой образованной от попадания

снарядом из самоходной гаубицы. А чуть меньше уже от пушки и также самоходной. А вот и зенитка поработала прямой наводкой, взрыв землю ровными рядами в четыре полосы. Одна такая дорожка из "Тунгуски" иная скорее из "Шилки". И располагался Глеб на перекрестии, определяя навскидку их позиции.

Он ориентировался по следам от разрывов на земле точно так же, как отродья по следам оставляемых приматами или исчадиями, а также прочими своими дальними сородичами — откуда те шли, в каком количестве, и куда подались далее. Вот так и Глеб выяснил дополнительно по следам гусеничной техники картину боя.

Работала усиленная колонна, оснащённая боеприпасами по максимуму. И расстреляв их, спешно отошли, прикрываясь огнём самоходных зениток. Далее попадались исключительно одинокие выбоины и также различного калибра.

— Спешили… отстреливались невпопад…

Отступление было похоже на повальное бегство. Вскоре пути-дорожки разошлись — следы гусениц перестали следовать параллельно в одном и том же направлении при откате с поля битвы и расходились. Опасения Глеба подтвердились, когда ему удалось зафиксировать в паре километров от себя чёрный остов бронетехники, одиноко брошенной посреди пекла, а затем натолкнулся ещё на одну такую и также разорённую и сожжённую дотла.

Хабара из оружия не предвиделось, и даже в виде скальпов для отродий.

— Паршивый набег! Исчадия хули…гадить! — злился Ёбыр.

То, что ему казалось золотой жилой, на деле оказалось блефом. Всё, что можно было разворовать — уничтожено, и мародёрствовать нет никакой возможности.

Глебу порой казалось: здесь жизни нет — все полегли. А кто уцелел — там, откуда сами. И предстоит заново познавать этот жуткий мир со всеми его чудовищными проявлениями. Едва не допустил непростительный просчёт. Порождение под ним захрапело и захрипело, валясь наземь, а он с него. Кто-то подстрелил его.

— Засада!

Глеб едва успел предупредить отродий, прежде чем их накрыло миной — одной, второй, третьей…

Обошлось без жертв, но они у них были впереди. Появились те, кто утроил охоту на них.

— Живодёры-ыр-ры… — зашёлся в рыке Ёбыр.

Их окружили. И на бронетехнике. Пара БМД-1 и БМП-3.

— Головорезы… — поспешно смахнул Глеб маску-приз с головы, обозначая себя для них своим — человеком. Не ошибся. Эмблема на броне принадлежала головорезам, а не живодёрам. Но не факт, что обойдётся для них, а тем более отродья. — Они со мной!

— А, смертник… — выдал тот, кто находился на башне в БМП-3, располагаясь у НСВТ, и держал отродье с диверсантом в прицеле.

— Призрак… —

обозначил Глеб себя в продолжение разговора. — С заставы Грома…

Он-то сразу признал Черепа, а вот Черепанов его только пытался раскусить.

— Погоди, трупак, кажись, я тя где-то уже видел? Определённо! Но где, и пересекались наши пути-дорожки?

— Геймер со своими геймбоя, Хрыч с наёмниками, и сам там, где было пепелище…

— Точно! Ты что ли диверсант? Спецназовец-гладиатор?

— Он самый…

— А чё делаешь тут с этими ублюдками — делюгу? Мародёрством занялся?

— Плохо ты знаешь меня! В разведку подался…

— Сюда, а не в преисподнюю?

— Так война — не набег…

— Это да… Мы тоже поначалу думали поживиться, и едва ноги унесли!

— А что живодёры — заслоны из них — их мобильные колонны?

— Забудь — исчезли, как дурной сон сродни кошмара!

— Все?

— Почти. Кто-то ща бродит аки мы сами и рыщет, где укрыться, а заодно и отомстить тем, на кого похож сам как две капли воды!

— Пропустите?

— А то как же, — ухмыльнулся Череп. — Валите, пока мои головорезы вас на хабар не почирикали.

— Это завсегда успеется, — дал понять Глеб: у него к Черепу имеется приватный разговор. Едва он намекнул ему на позывные в открытом эфире, и до сих пор повторяющие, головорез оживился. — Так это ты, стало быть, шестеришь! А я-то думаю: чьих рук дело! Даже грешным делом подумал на живодёров! А оно вон что — смертники! Решили перехватить инициативу у них?

— Не то что бы, но деваться некуда — сам понимаешь. Надо людей поднимать, а собирать то, что осталось от них — иных застав и поселений в оазисах.

— А какого тя чёрти дёрнули идти с ними к столичному оазису?

— Понять хочу, что стало с исчадиями и людьми там?

— Нечего те соваться туда, я и то не решался в мирное время кататься в ту сторону, а нынче и подавно! Там знаешь, какая силища!

— Если бы…

— Вот! Ты думаешь: почему тут хозяйничали живодёры — и дальше будут, чтобы туда никто не приблизился к ним…

— К кому?

— Тем, кто сумел даже в этом аду устроить себе райскую жизнь! Ведь кому пекло — ад, а кому и рай земной!

— Теперь тем более пойду туда — до конца!

— Ёбыр с твоя, примат! Край — хана…

— Ты глянь, он ещё оказывается и по-нашему шпарит! Вроде шута у тя? Продал бы, а?

— Упырь — друг примат! Примат — друг упыря! Делить хабар…

— А, ну да, чего это я — смертники! Не зря же вас бояться даже живодёры подпускать на пушечный выстрел.

— Случаем ничего про одного из них по кличке Живчик не слышал, а фамилии Живцов?

— Ещё бы! Только то: он ас среди них… — уведомил Череп. — Кстати, это его работа здесь… и тачила сгорела, а не одна! Но ему не в первой — спрятался где-то, как и всегда, и пережидает! А затем вновь возглавит батальон — наберёт себе живодёров почище прежних из тех, кто уцелел в бойне с исчадиями. Обычная для него практика.