Адам Смит
Шрифт:
Старых зданий Глазговского университета, где работали и жили Адам Смит, Джемс Уатт, Джозеф Блэк, теперь не существует. В середине XIX века, в период бурного роста нового буржуазного города, они были снесены, и на их месте воздвигли железнодорожный вокзал. Та самая паровая машина, которую Уатт построил в стенах университета, принесла гибель этим стенам.
Дома, которые занимали профессора, примыкали к зданиям университета, образуя почти замкнутое пространство — так называемый профессорский двор. В порядке старшинства профессор получал в бесплатное пользование двухэтажный каменный дом, в верхнем, жилом этаже которого было пять-шесть комнат. Внизу
В таком доме поселился Смит с матерью и кузиной-домоправительницей мисс Дженет Дуглас, которая к этому времени оставила все надежды на замужество. В доме жили две или три служанки. Слугу-мужчину Смит впервые завел во Франции.
Пройдя через профессорский двор на Хай-стрит, на которой стояло главное здание университета, Смит мог через 20 минут неторопливой ходьбы быть в центре старого города, на Тронгейт или Солтмаркет, где кипела деловая и торговая жизнь.
В другую сторону, по течению ручья Молендинар, который протекал около университета и впадал в Клайд, разрасталась глазговская промышленность. Совсем близко от университета была огромная по тем временам кожевенная фабрика, где работало больше 300 рабочих. Со слов путешественников, глазговцы считали ее самой большой во всей Европе. Здесь дубили кожу и изготовляли седла, сбрую, обувь.
Путешественник 60-х годов, с восхищением взиравший с древнего восьмиарочного моста через Клайд на шпили старого юрода и с почтением — на новые трубы и корпуса, видел на правом, глазговском берегу еще добрый десяток предприятий. Тут были мастерские, изготовлявшие якоря, гвозди, замки и другой железный товар, большие пивоварни, сахарные заводики, торговые склады.
В самом Глазго и в окрестных городках были льняные мануфактуры, а при Смите там стали впервые прясть и ткать хлопок.
И все это быстро разрасталось, чуть не каждый год появлялись новые предприятия. В городе уже было два банка. Корабли из Фёрт-оф-Клайда уходили в дальние страны и приходили с заморскими товарами. Уже шли разговоры об углублении русла Клайда, чтобы Глазго мог принимать морские суда: пока товары приходилось перегружать на речные барки в 20 милях от города.
Для ученого, который захотел бы, так сказать, под микроскопом рассмотреть процесс первоначального накопления капитала, торговый город Глазго может дать богатый материал.
Уния 1707 года открыла для небогатых, но предприимчивых глазговских купцов выгодную торговлю с Америкой. Вложив в это дело свои скромные капиталы, они сумели через два-три десятилетия захватить в свои руки изрядную долю ввоза американского табака в Великобританию и всю Западную Европу.
Табак, выращенный на плантациях Вирджинии, Каролины и Джорджии рабами-неграми, обогатил богобоязненных глазговских пуритан. «Табачные лорды», щеголявшие в роскошных алых плащах английской шерсти, были первыми по-настоящему богатыми людьми в Шотландии.
Они стали вкладывать капиталы в промышленность, они же были первыми банкирами.
Корабли, отправлявшиеся за табаком, везли за океан холсты, кожевенные и металлические изделия.
Прибыль стекалась отовсюду. Капитал, молодой и энергичный, порождал прибыль, а она снова превращалась в капитал: капиталисты строили новые суда и фабрики, нанимали новых рабочих. Рынки казались безграничными.
Согнанные с земли крестьяне, обнищавшие ремесленники, горцы из разрушенных родовых кланов стекались в Глазго и окрестные города, заполняя новые фабрики и мастерские.
Накопление шло безудержно. Лишь малую толику прибыли купцы и промышленники тратили на себя, на свои семьи. Лондонцев, привыкших к столичной роскоши и расточительству старой и новой знати, поражал «аскетизм» глазговских богачей. В Глазго почти не было богатых особняков. Во всем городе было три или четыре частных выезда. Сам Адам Смит сообщает, что в его студенческие годы почти никто в городе не имел более одного человека мужской прислуги. «Скупость — она пришпоривает усердие», — писал его друг Юм.
Эта эпоха рыцарей накопления отходила в прошлое на глазах Смита. Богачи могли без ущерба для своих предприятий строить особняки и нанимать слуг. Это уже не мешало накоплению.
Таким увидел Глазго Адам Смит. Новые буржуазные отношения были здесь предельно обнажены, его величество капитал начинал свое победное шествие. Глазго стал его экономической лабораторией.
«Гений — это энергия, которая собирает, комбинирует, обобщает и оживляет», — говорит Сэмюэл Джонсон. Такой гений явился среди глазговских купцов и фабрикантов, которые не только делали деньги, но и любили поговорить о том, откуда берутся деньги и что надо сделать, чтоб их было больше.
Еще до приезда Смита просвещенный и богатый лорд-провост (мэр) Глазго Эндрю Кочрейн организовал Клуб политической экономии. Раз в неделю к нему на сытный шотландский ужин с виски, бренди и кларетом сходились деловые люди и университетские профессора. До ужина слушали чье-нибудь сообщение и начинали беседу, которая продолжалась за столом и завершалась за трубками в гостиной.
Разговоры шли о торговле и пошлинах, заработной плате и банковом деле… Иной раз затрагивали и политику, особенно когда в 1756 году началась Семилетняя война.
Очень скоро Смит стал виднейшим членом этого клуба. Кочрейн ценил его заслуги так высоко, что провел через магистрат решение, по которому профессор стал почетным гражданином города Глазго.
У Кочрейна Адам Смит читал знаменитую «Лекцию 1755 года», которую до сих пор безуспешно разыскивают английские ученые. Разыскивают потому, что в ней Смит, видимо, впервые высказал некоторые свои важнейшие экономические идеи. Эта рукопись была у его первого биографа Дагалда Стюарта, который процитировал оттуда несколько поистине замечательных мыслей, но потом бесследно исчезла.
Гулял Смит не только в университетском саду и на прибрежном лугу — Глазго-грин. Его любимым времяпрепровождением было ходить в мастерские и на фабрики, наблюдать и расспрашивать.
Даже эдинбургских и лондонских друзей, наезжавших в Глазго, он неизменно вел на кожевенную фабрику и в мастерские.
В 1759 году его гостем был Чарлз Таунсэнд, видный политик, будущий министр финансов. Он приехал, чтобы познакомиться со Смитом как с будущим воспитателем его подраставшего пасынка — юного герцога Баклю [18] . Эти планы осуществились через пять лет.
18
Это имя (Buccleugh или Buccleuch) писалось по-русски самыми различными способами. Баклюболее всего соответствует произношению.