Адам Смит
Шрифт:
— Как бы то ни было, Бьют не удержится, если Сити будет против него. Пусть заключает мир и уходит.
Это замечание вызвало длинный спор. Двое купцов, имевших большие интересы в Америке, были за продолжение войны до полного изгнания французов из Нового Света.
Когда один из них громко объявил об этом, Блэк шепнул Смиту:
— Вот из-за таких господ я теряю надежду увидеть отца. Я получил известие, что он очень плох.
Отец Блэка, виноторговец, жил в Бордо, откуда французские вина вывозились в Шотландию. Война отрезала его от сына шесть лет назад.
— Я думаю, крики таких господ уже ничего не изменят, — тихо ответил Смит. — Война исчерпала себя.
Блэк кивнул со вздохом.
—
— В добрый час, в добрый час, — задумчиво повторил Блэк.
Оба замолчали.
20
Герцог Баклю учился в этом привилегированном учебном заведении для детей аристократии.
Обед подходил к концу. Подали десерт. Потом общество расселось за несколько столов, чтобы завершить день традиционным вистом. Смит сел за один стол с Симсоном и, как всегда, вызывал его трагикомический гнев своими промахами.
Домой возвращались в темноте. Уатт вел под руку не очень твердо стоявшего на ногах Симсона, а Смит и Блэк шли следом. Все четверо жили в университете холостяками.
На Уатта тесное общение с людьми, подобными Блэку, Смиту и Симсону, оказало огромное влияние и, может быть, в немалой мере определило его будущее. В старости он вспоминал:
«Наша беседа, помимо обычных для молодых людей предметов, вращалась главным образом вокруг научных сочинений, религии, морали, изящной литературы и т. д. Этим беседам мой ум обязан склонности к таким областям, в которых все они превосходили меня, ибо я никогда не учился в университете и был тогда лишь простым механиком».
Особенно важна для него была, конечно, дружба с Блэком. Но с большим теплом вспоминал он и о Смите. Когда через 50 лет, в глубокой старости, неугомонный Уатт изобрел для собственного развлечения «эйдограф» — машину для копирования скульптур, одной из первых его работ была голова Адама Смита из слоновой кости. Но и Смит многим обязан андерстонскому трактиру, мастерской Уатта, лаборатории Блэка. Незадолго до смерти в одном из писем он назвал 13 лет, прожитые им в Глазго, счастливейшим периодом своей жизни.
Профессор Робисон, друг, издатель трудов и первый биограф Джозефа Блэка, пишет о дружбе его и Смита:
«Когда он вернулся в свою alma mater [21] , он немедленно завязал самую тесную дружбу со знаменитым Адамом Смитом; дружба эта становилась все прочнее и теснее на протяжении всей их жизни. Каждый из них тотчас увидел в характере другого известную простоту и неподкупную честность, остро чувствительную к малейшей несправедливости и бестактности. Это скрепило узы их союза. Доктор Смит говаривал, что нет человека, у которого было бы в голове меньше чепухи, чем у доктора Блэка. Он часто сам выражал ему благодарность, когда тот помогал ему правильно оценить характер того или иного человека, признаваясь, что он склонен судить о человеке в целом по одной его черте».
21
В свой родной университет. Блэк учился в Глазговском университете и вернулся туда профессором медицины в 1756 году.
Об этой слабости Смита — излишней доверчивости и поспешности суждений о людях — вспоминает также хорошо знавший его в последние 15 лет жизни Дагалд
Очевидно, Смиту сильно повезло в жизни, потому что, несмотря на эти черты, ему не пришлось узнать предательства друзей и разочарований в близких людях.
Впрочем, эти наблюдения друзей и современников, несомненно, односторонни. Имеется много фактов, указывающих на изрядную проницательность Смита. В своем друге Юме он четко отличал симпатичные ему черты — глубокий ум, антирелигиозность, яркий юмор — от неприемлемых для него торийских, роялистских, политических взглядов. Смит с полным основанием невзлюбил еще в молодости Джемса Босуэла, довольно легковесного говоруна, поклонника авторитетов и властей, умевшего польстить «сильным мира сего», хотя притом талантливого писателя. Босуэл отвечал ему взаимной неприязнью, которая выражается уже в его знаменитой «Жизни Сэмюэла Джонсона», вышедшей через несколько лет после смерти Смита. А в его любопытных дневниках, которые издаются уже в наши дни, нет-нет да встретится упоминание имени Смита в язвительном тоне.
6. ОТ НРАВСТВЕННОЙ ФИЛОСОФИИ К ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ
В конце прошлого века профессор Эдвин Кэннан готовил новое научное издание «Богатства народов». Как всякий человек, увлеченный своей работой, он любил поговорить о ней.
При одном из таких разговоров в редакции оксфордского научного журнала случайно оказался видный адвокат из Эдинбурга Чарлз Маконоки. Он отвел профессора в сторону и сказал, что у него в письменном столе лежит очень любопытная рукопись — записи лекций Адама Смита, читанных в Глазговском университете.
Маконоки нашел ее несколько лет назад на чердаке дома своих предков среди бумаг и книг прадеда — известного в свое время юриста, который учился в Глазго.
Через две недели Кэннан получил по почте рукопись в увесистом пакете, оцененном по его просьбе в 500 фунтов. Дрожащими руками он разрезал плотный пакет и открыл титульный лист. На нем каллиграфическим почерком было выведено:
ЮРИС ПРУДЕНЦИЯ,
или
Записи лекций о Праве, Полиции, Доходах и Вооруженных силах, читанных в Университете Глазго Адамом Смитом, Профессором Нравственной Философии. 1766 год.
Титульный лист рукописной копии лекций Смита.
Действительность превзошла все ожидания Кэннана. Это оказались не просто лекции Смита, но именно лекции по праву и экономике — заключительная часть его курса нравственной философии, которая к этому времени стала совсем неузнаваемой в лекциях профессора. Экономика скрывалась за несколько странной вывеской «полиции и доходов». Слово «полиция» в тогдашнем английском языке было близко к слову «политика» и означало примерно «государственное управление».
Первоначальная запись лекций, сделанная неизвестным студентом, была затем, очевидно, кем-то тщательно отредактирована и аккуратно скопирована рукой профессионального переписчика. На это указывали и некоторые нелепые ошибки: переписчик явно был далек от понимания сути дела. К снятию этой копии относилась и дата — 1766 год.
В это время Смита не было в Шотландии. Он покинул Глазго в январе 1764 года, отправившись на три года во Францию. Следовательно, лекции не могли быть прочитаны позже осеннего семестра 1763/64 учебного года. Но они не могли быть записаны и много раньше, так как в тексте несколько раз упоминалась «последняя» или «недавняя» война. Семилетняя война закончилась для Англии в ноябре 1762 года.