Адам Смит
Шрифт:
И точно в ответ на его вопрос из боковой двери появляется быстрая бодрая фигурка, за которой почти метут ковер развевающиеся полы толстого халата. Под халатом виднеется роскошный шитый камзол и белоснежный шейный платок. И ноги в белых чулках, боже мой, какие тонкие ноги! Смиту почему-то вспоминаются жирные икры Юма, и от этой нелепой мысли ему становится неловко перед самим собой.
Траншен представляет шотландцев и французов, и через несколько минут обстановка аудиенции как-то сама собой рассеивается.
Нет, он никогда не бывал в Шотландии, хотя в Англии прожил четыре года. Но шотландцы в последнее время довольно частые гости у него. Недавно
Вольтер говорит по-английски, но здесь вынужден сделать перевод для отца Адама, лицо которого расплывается в улыбке. Улыбаются, впрочем, все.
О конечно, он рад поговорить на языке столь любезной ему страны. К сожалению, это ему трудно из-за отсутствия зубов: ведь чтобы произнести «th», надо вставить кончик языка между зубами. Язык его еще остр, но зубы, увы, обломаны о врагов. Поэтому он просит извинения у мсье Смита за то, что не может правильно произнести его фамилию (Smith).
Он жил в Англии тридцать лет назад и был поражен, видя аристократов, которые сажали репу и торговали овсом. Теперь это еще более обычное дело? Прекрасно! Он опасается, что французские лорды этому никогда не научатся. Разве что они будут, подобно герцогине (поклон в сторону раскрасневшейся и помолодевшей леди), пользоваться советами мсье Тюрго. Да, мсье Тюрго он глубоко уважает. После Дидро это, может быть, самая светлая голова во Франции. Но он решительно не понимает, что общего может Тюрго иметь с этим химерическим стариком лейб-медиком Кенэ и его вздорными друзьями.
Ах, Смит считает парижских экономистов серьезными людьми и сам интересуется этой областью знания. Ну что же, он скоро сможет послушать их мудрствования. Как он завидует господам, которые едут в Париж! Для него это невозможно: в его возрасте Бастилия ему решительно противопоказана. Он знает о ней не понаслышке, а на собственном опыте.
Что он думает о смерти маркизы Помпадур? О, он прекрасно знал ее в дни ее молодости, когда она была еще прелестной Жанной Ленорман. Но эта маленькая белая ручка стиснула горло Франции железной хваткой! В одном из писем его парижские друзья сообщают, что в кабачках распевают такую песенку… Один момент, сейчас он вспомнит:
О France, la sexe femelle Est toujours ton destin. Ton bonheur vient d'une pucelle. Ton malheur vient d'un catin. [30]Полагает ли он, что с ее смертью что-нибудь изменится? Конечно, нет. Все останется по-прежнему, изменится только расстановка фавориток.
Общество сидит, зачарованное удивительной беседой хозяина. Вольтер незаметно переходит с английского на французский язык, остроумно подхватывает реплики, сам заразительно смеется неожиданному каламбуру.
30
Дева— Жанна д'Арк.
— Старик сегодня особенно в ударе, — шепчет Троншен Смиту.
«Он выглядит так, как будто блеск Вольтера — его личная заслуга», — думает Смит и бросает на доктора чуть-чуть иронический взгляд.
Приглашают к столу. Общество переходит в столовую, и беседа продолжается за обедом. Мадам Дени говорит, что всем гостям приготовлены постели: возвращаться в город уже поздно, а ночлег для 10–15 человек у нее в доме всегда готов. Вольтер играет с отцом Адамом одну партию в шахматы, проигрывает и удаляется в свой кабинет, чтобы сесть за письменный стол.
Смит засыпает в одной комнате с доктором Троншеном, взволнованный и радостный. Немного резковатый, высокий, богатый необыкновенными оттенками голос Вольтера звучит у него в ушах. Да, это счастливый день!
Согласно неписаному закону в «замке» Ферне до обеда каждый занимается делом, которое ему по душе. Хозяин работает, и мешать ему нельзя.
Молодые люди устраивают в парке небольшой фехтовальный турнир: в «замке» есть все необходимое снаряжение для двух бойцов. Смит прогуливается с герцогиней по длинным, еще совсем зеленым аллеям.
Когда мсье Смит рассчитывает быть в Париже? К рождеству? Отлично, к этому времени она тоже будет в столице. Он должен ей дать слово, что ее дом будет первым, куда он и его воспитанники явятся по приезде. Она обычно принимает по четвергам, но для него ее дом всегда открыт! О, она заранее предвкушает удовольствие, которое получит, сведя его с мсье Тюрго. Троншен, вероятно, говорил ему, что мсье Тюрго считают ее любовником?
Смит смущенно молчит. Троншен действительно говорил ему это. Но он еще недостаточно освоился с нравами французского света, чтобы быстро и находчиво найти ответ на такой коварный вопрос. Говорил ли ему это Троншен как секрет или как общеизвестный факт?
Герцогиня, кажется, не замечает его смущения и говорит, присаживаясь на скамью в беседке и жестом приглашая его занять место рядом:
— Конечно, после союза Вольтера с маркизой дю Шатле связи светских дам с философами уже никого не удивляют. Но у меня по этому вопросу есть свой взгляд. Связь интимная тревожна и непрочна по самой своей природе. Поэтому ее лучше иметь с мужчиной, дружба которого для тебя не так дорога, которого ты не боишься потерять. Мужчина, который очень нужен женщине как друг, не должен быть ее любовником. Я слишком люблю мсье Тюрго, чтобы сделать его своим любовником!
Смит вынужден переспросить: французская речь герцогини слишком быстра для него, он не уловил парадокс, хотя почувствовал его.
Герцогиня весело смеется и пытается повторить парадокс по-английски. Но он не звучит. Во всяком случае, Смит понимает суть.
— Учителю нравственной философии полезно иногда беседовать с женщинами, — бросив лукавый взгляд на Смита, говорит герцогиня.
— О да, ваша светлость, я надеюсь быть вашим усердным учеником.
«Кажется, этот шотландский мудрец начинает меняться в лучшую сторону», — думает она, а вслух говорит: