Адам Смит
Шрифт:
— Особые права на него, мадам, имеет только ее величество Философия, — ответил Морелле, отвешивая поклон. — Кроме того, должен сказать, что вы упомянуты в завещании мсье Юма, который оставил нам в наследство своего соотечественника.
Смит не нашелся что сказать. Рассмеялись двое — мадам Гельвеций и ее 14-летняя дочь, стоявшая рядом и терпеливо дожидавшаяся, когда ей представят иностранца. Матрона превратилась в школьницу, а школьница тщетно пыталась сохранить тон дамы.
Гельвеций подошел в этот момент. Смит был знаком с ним: две недели назад их представили друг другу
У себя дома он сиял откровенным довольством, но это довольство не было неприятно. Всем своим видом он говорил: «Да, я очень богат, но что же мне делать? Вы видите, я стремлюсь использовать это богатство наилучшим образом, какой мне известен».
Мсье и мадам Гельвеций подходили друг к другу: оба высокие, ладные и веселые. И было сразу видно, что между супругами царит согласие — не внешнее, поддерживаемое для света, а самое сердечное и искреннее.
Видеть это в Париже немного странно. Морелле говорит, что в свое время мирное семейное счастье четы Гельвеций вызывало больше толков, чем самые скандальные измены и связи.
50-летний Клод-Адриен Гельвеций мог считаться счастливчиком в жизни. Сын придворного врача королевы, он получил блестящее образование, а в 23 года по ее протекции вошел в компанию налоговых откупщиков. Благодаря этому он в короткое время составил себе состояние.
Красивый (Вольтер обращался к нему в письмах: «Мой дорогой Аполлон!»), богатый, образованный и умный, Гельвеций лет десять был красой парижского и версальского света, любимцем женщин — от маркиз до гризеток. Мало кто знал, что в часы досуга он штудирует старых философов, но Вольтер и Монтескье уже тогда были его друзьями и наставниками.
В 36 лет Гельвеций женился на бесприданнице из знатного лотарингского рода Анн-Катрин де Линьивиль. Одновременно он отказался от места откупщика, что вызвало удивленный комментарий министра: «А говорят, что все откупщики ненасытны!» (В «Богатстве народов» след этого факта из биографии Гельвеция можно видеть в том любопытном месте, где Смит рассказывает о французских налоговых откупщиках: они часто остаются холостяками и неизвестно для кого накопляют богатства, потому что «они слишком спесивы, чтобы жениться на равных себе, а женщины из знати не желают выходить за них».)
К изумлению света, супруги удалились в далекое от Парижа имение Гельвеция Ворэ и, по-видимому, нашли счастье в уединении.
В 1758 году раскрылся один из секретов уединения Гельвеция: вышла его книга «De l'Esprit» («Об уме»), философский трактат с острой критикой церкви и феодального строя.
Успех был велик: Гельвеций за несколько дней стал знаменит. Но скоро выявился успех другого рода: книга была запрещена королевским советом и парижским парламентом и послужила поводом для запрета Энциклопедии. Только богатство и связи спасли автора от тюрьмы. Ему угрожало изгнание… Некий вельможа написал Анн-Катрин, прося добиться от мужа покаяния и отречения. Она гордо ответила, что не станет этого делать и готова последовать за супругом в изгнание. В салонах восторгались ею.
Но Гельвеций не был готов к таким испытаниям. Его умоляла мать, уговаривали друзья. Подобно
Гельвеций не успел или, вернее, не решился издать эту книгу. Это сделал после его смерти, в 1773 году князь Дмитрий Голицын, большой друг энциклопедистов, русский посол в Париже и в Гааге. Книга эта — прославленный трактат «De l'Homme» («О человеке»). Французская революция признала Гельвеция одним из своих духовных отцов. Улица Святой Анны была переименована в улицу Гельвеция.
Философия Гельвеция в ряде вопросов подходит близко к идеям Смита. По всей вероятности, общение с Гельвецием и изучение его трудов утвердили Смита в его представлениях о благотворной роли материального интереса в обществе. Вместе с тем он пошел дальше француза, применив эти представления к экономике.
Сам Гельвеций опирался на учение англичанина Локка, который, разумеется, был отлично известен и Смиту. У Локка Гельвеций взял основную материалистическую идею: мир существует сам по себе, независимо от наших ощущений, а через ощущения человек познает мир.
Отсюда тянул он нити своих рассуждений. Если главным в человеке является способность физических ощущений, то ему, естественно, свойственно стремление получать в жизни удовольствие и избегать страдания. Таким материальным принципом человек должен руководствоваться и фактически руководствуется в своих действиях. Религиозным идеям греха и искупления, бесплотным абстракциям добра и зла здесь нет места.
Человек получает способность воспринимать ощущения при рождении. Только от характера этих ощущений, то есть от условий жизни, зависит, что из него получится. Врожденных идей нет. От природы все люди равны и одинаковы.
Эти материалистические принципы были также принципами буржуазной свободы. Освободите человека от феодальных оков, предоставьте его самому себе, и он, руководствуясь эгоизмом, своекорыстным интересом, создаст для себя наилучшую жизнь. Рядом другой человек будет столь же усердно преследовать собственную выгоду? Отлично. Эти люди нужны, полезныодин другому. Пусть лишь их разумный эгоизм ограничивает друг друга!
Еще смелее звучал принцип природного равенства людей. Он означал: долой привилегии! Равные возможности всем людям, независимо от их происхождения!
Конечно, все это носилось в воздухе XVIII века. Опираясь на Локка, схожие идеи высказывал в яркой парадоксальной форме английский писатель Бернард Мандевиль. Они имеются у Гольбаха и некоторых других французов. Но Гельвеций выразил эти идеи наиболее выпукло и полно.
Смит синтезировал их в принципах экономического материализма, изложенных в первых главах «Богатства народов». Он хорошо понимал, что если уж где принципы разумного эгоизма и взаимной полезности людей применимы, так это в экономической сфере. Разделение труда — вот основа общества, а разделение труда предполагает, что люди помогают друг другу, хотя каждый строго преследует собственный интерес. Итак: