Адаптация
Шрифт:
Может быть, дело в том, что абсолютного счастья на самом деле не существует? И нас, загордившихся своим счастьем, принявших его за результат своей собственной силы и воли, эти толчки тревоги предупреждают…
Мы плыли, опустив головы и рассматривая дно сквозь стекла масок. У нор на песчаном дне стояли плоские рыбы с задумчивыми глазами и острым плавником-рогом на спине. Когда мы проплыли над ними, рыбы задом вплывали в песчаные норы и, выглядывая из них наполовину, смотрели на нас. Когда мы проплывали дальше, спинороги выходили из своих убежищ и вновь замирали на посту возле них.
О чем предупреждают? Не о том ли, что
Сколько мы плыли до барьерного рифа? Время под водой размыто и молчаливо, его трудно определить. Но чем дальше, тем коралловых насаждений вместе с их разноцветными обитателями становилось больше.
Как же тогда быть счастливым, как?
И вот – риф. Тихий взрыв красоты, время и тревоги разлетаются вдребезги. Горы и долины, овраги и гроты – все кишит, дышит, молится совершенством. Сотни рыб, моллюсков, животных, растений. Красное море – всего лишь провинция, здесь же была столица. Вечный город, Рим подводного мира, обитатели которого, увидев нас, разом выглянули из своих замков, дворцов и хижин. Разве такое бывает… Если не веришь – тогда и не будет. Но ведь это не значит, что этого нет. Неверие – просто закрытые глаза. Жизнь вслепую. Можно быть счастливым, можно. Только если ты, ребенок, не взваливаешь на себя роль отца. Можно. Ребенок ведь, – помнишь? – был по-настоящему счастлив, когда родители открывали ему мир. Так почему же ты, когда тебе открывают счастье, решаешь, что это ты открыватель его?
Может быть, ты не ребенок?
А кто же ты, человек?!
Властелин природы? Мера всех вещей?
Ха-ха-ха-ха…
Тогда бери и наслаждайся. И не пугайся, когда толчки тревоги начнут сначала тихо, а потом сильно сотрясать тебя. Не ори от ужаса, когда самолеты начнут врезаться в высоченный, отлично построенный небоскреб твоего самоуверенного духа.
Молись, разве что только. Молись, если успеешь, молись.
Мы с Лизой замерли, стоя в ластах на похожих на оленьи рога кораллах и опустив головы в масках под воду. В ту же секунду к нашим ногам стали подплывать любопытные рыбы самых невероятных расцветок, крошечные, маленькие, большие. Они смотрели на нас, тыкались в нас своими мордочками, иные пощипывали кожу на наших ногах. Мы стояли и смотрели, как из подводной пещеры выползает зелено-коричневая мурена, как смотрит на нас издали прозрачная трехметровая барракуда, как выползают из коралловых нор желтые, в фиолетовых и ярко синих пятнах, лангусты. По песку, помогая себе роговыми когтями, будто лапами, ползали гигантские и крошечные моллюски в раковинах. Все это шевелилось, плыло, ползло, ело, смотрело и не смотрело на нас.
Рука Лизы нашла мою руку, моя нога тронула ее ногу.
Мы неслышно спрыгнули с хрупких кораллов, коснулись ластами дна залитой солнцем подводной поляны. Эта поляна напоминала амфитеатр, в котором со всех сторон за нами наблюдали зрители. Мы были полностью в воде и смотрели друг на друга через стекло масок, дыша через трубки. Затем, закрыв глаза, мы вошли друг в друга – так две капли воды сливаются в одну. Обнявшись, мы с Лизой колыхались единым моллюском в солнечном амфитеатре, поднимая коралловую крошку со дна, и маленькие рыбы-зрительницы подплывали и нежно касались нас своими телами. Вскоре я услышал, как во мне стала зарождаться волна жизни – и вот она уже струится, выходит из меня и входит в ее тело, и Лиза сильнее сжимает меня ногами и обвивает руками. Если есть Бог, есть и Богиня, помнишь, говорила ты? Может, Вселенная вот так и создавалась – в облаке чистой, лишенной страсти абсолютной любви? Ты слышишь, как твоя жизнь соединяется с моей? И вот уже обе они, соединенные во что-то третье, несутся бурным потоком куда-то вверх… Мир не был сотворен ради страдания, если
А это… что?
Или мне кажется?
Нет, она здесь. Она появилась.
Рыба-шар – та самая, из «Адаптации», из снов и наркотических видений, теперь абсолютно реальная – подплыла к нам с Лизой, легла на дно и, шевеля круглыми пятнистыми плавниками, стала наблюдать за нами спокойными большими глазами. Мне показалось, что ее напоминающий попугайский клюв рот снисходительно ухмыляется. Да, Рыба-шар улыбалась. И ее улыбка светилась чем-то водяным и печальным. Еще, кажется, сейчас она говорит что-то на непонятном человеку морском языке. Но мы-то понимаем.
– Ты еще увидишь меня, ныряльщик. Увидишь меня. А я тебя – нет.
Вновь разделившись на два тела, но по-прежнему оставаясь единым существом, обнаженные и счастливые, мы поплыли с Лизой дальше, вперед, за царство кораллов.
Плывя рядом с ней, я видел свое омываемое водой тело, ее испещренные солнечными зайчиками спину, ягодицы, грудь. Никогда еще мне не было так не стыдно. Вернее, стыда не существовало совсем. Проплыви мимо нас сейчас такой же обнаженный, как мы, в ластах и в маске Бог – мы бы улыбнулись ему, не заметив своей и его наготы.
Глубина под нами постепенно увеличивалась. Но прозрачность не уменьшалась, а наоборот – казалось даже, что вместе с понижением дна видимость в морской воде улучшается. Вот как, оказывается, бывает: чем глубже – тем дальше видишь. Я не мог определить, сколько под нами сейчас метров. Пятнадцать, двадцать, тридцать?
Поросшее мягкими водорослями и твердыми кораллами дно все больше уходило вглубь, цвета вливались в один – синий. В некотором отдалении от нас, словно патрули морских глубин, медленно дрейфовали темные силуэты огромных рыб, каждая из которых, наверное, была больше вместе взятых меня и Лизы.
Сколько уже под нами? Сорок метров, пятьдесят?
Нет, постоянный взгляд в глубину все-таки затуманивает взгляд. Дно внизу уже начало исчезать в чернеющей сини.
Куда же мы плывем, зачем? В открытое море? Не пора ли вернуться?
Я посмотрел на Лизу, потом поднырнул под нее. Ее волосы на голове и вокруг входа в нее развевались. Она была дикая, спокойная, свободная. Но заглянув ей в глаза, я увидел там задумчивость и тревогу.
«Что с тобой, Лиза?»
«Посмотри вниз…»
«Я вижу. Дна почти не видно. Ну и что же?»
«Его не просто не видно. Его нет».
«Но это просто обман, иллюзия. Ты знаешь, что дно все-таки есть».
«Знаю. Но я не могу не видеть его под собой. Это страшно – не видеть дна под ногами…»
Дно уже действительно едва проглядывало в глубокой чернильной синеве. Прозрачность не могла быть вечной. Что же вечно тогда?
Страх коснулся моей груди – словно там, из ультрамариновой бездны что-то невидимое, огромное протянуло ко мне руки.
Нет!
Лиза прикоснулась пальцами к моему локтю, я остановился, повернулся к ней. Она качала головой, давая понять, что нам нужно возвращаться.
Несколько секунд я смотрел на Лизу.
Потом высунул голову из воды, она – тоже. Я вытащил загубник трубки из рта и сказал, что хочу доплыть до предела, когда дна уже действительно не будет видно.
– Ты плыви назад, – кивнул я ей, – а я скоро вернусь.
Внимательно посмотрев мне в глаза, Лиза кивнула, развернулась и поплыла к берегу.