Адаптация
Шрифт:
Кое-как доплелся до туалета. Вошел внутрь и в умывальной комнате увидел упирающегося руками в кафельную стену полного лысоватого мужчину. Он был в костюме, под ним на полу была лужа рвоты. Меня стало сильно тошнить – зайдя в кабинку, я едва успел засунуть в горло два пальца, и меня сразу же вырвало. Когда я вышел в умывальную комнату, лысоватый мужчина все еще был здесь – он покачивался, опустив голову, и шарил руками в карманах расстегнутого пиджака и брюк.
Я открыл кран и стал умывать лицо. Увидел в зеркало, как этот человек вытащил из кармана руку
– Эй, – тронул я его за плечо. Мужчина остановился. Стоял, опустив голову и тяжело дыша, напоминал впавшего в амнезию борова.
– Вы уронили тут… – сказал я. Он не реагировал. Я подобрал все его вещи и опустил ему в карман пиджака. Так и не обернувшись, человек в костюме качнулся и двинулся к выходу. Вышел. Я заметил, что на полу, под раковиной, осталась лежать одна из его визитных карточек. Повинуясь какой-то задумчивой интуиции, я наклонился и отлепил визитку от грязного пола. Поднес к крану, смыл водой грязь. Фамилия на ней показалась знакомой. «Анзорин Глеб Васильевич. Вице-президент ОАО „Семирамида“. Сельскохозяйственные удобрения, техника, оборудование». Зажав в пальцах карточку, я вышел из туалета и почти бегом спустился по лестнице на улицу.
Двое широкоплечих мужчин в черных костюмах подсаживали Анзорина в черный, похожий, на уменьшенный вагон электрички джип. Один из охранников ворчал, брезгливо кривя лицо:
– Если ему еще раз приспичит, точно финал пропустим…
Лиза внимательно смотрела на меня, когда я подходил к столику.
– Ничего не случилось?
– Нормально, лучше, – я сел.
– Ты прости меня, – сказала она.
– Что? Да все нормально. И ты меня тоже прости, знаешь. Что было, то было. Я… просто не знаю, как нам быть дальше… то есть сейчас.
– Я тоже не знаю, Саша.
– И нужно ли дальше быть?
– Мы изменились.
– Стали хуже?
– Не знаю. Разве мы были раньше лучше, если смогли потерять друг друга?
– Да, – кивнул я, – если считать, что сейчас мы нашли друг друга…
Мы с Лизой улыбнулись одновременно. Но как же жалко, потерянно улыбнулись, словно две бродячие собаки.
– Тебе точно лучше?
Я кивнул и накрыл ладонью ее руку:
– Лучше. О чем мы говорили перед тем, как я ушел? Знаешь, я по-прежнему люблю всякие умные разговоры.
– И я. Мы говорили о Боге.
– Да-а? А о чем именно о Боге?
– О том, что… я говорила, что, несмотря на все, что сейчас происходит… он все равно есть, – Лиза посмотрела на меня уставшими внимательными глазами.
Я опустил голову, потом поднял ее:
– А что. Действительно, может и есть. Потому что я только что встретил тут одного человека… старого знакомого. И, знаешь, если бы я узнал его на десять минут
– Что? – спросила Лиза.
– Ну, я понял, кто он, только когда он ушел, – говорил я с едва заметной ухмылкой. – А зря. Сейчас ведь все равно конец света. Значит, и в тюрьму не попадешь. Если все равно всем конец, какая разница, убил ты или не убил? Так ведь?
Лиза, не мигая, растерянно и в то же время чрезвычайно внимательно смотрела на меня.
– Да ладно, шучу я, шучу! – рассмеялся я, откинувшись на стуле. – Что, конец света отменяет возможность шутить? А, отменяет?
Когда мы вышли из клуба, диджей на сцене исполнил короткий микст из роковых мотивов и христианских молитв. Несколько человек вышли на танцпол и начали танцевать. Диджей остановил музыку и поднял руку, призывая всех к тишине.
– Любовь! Бог есть любовь! – проорал он в микрофон. – Вы верите в любовь?
– Да! – нестройным хором ответили ему.
– Да здравствует мир во всем мире!
– Ура!
– Миру мир!
– Мир!
– Нет войне!
– Нет!
– Да здравствует наша родина и наше правительство, ведущее нас к светлому будущему! – кричал диджей и непонятно было, говорит ли он это с издевкой.
– Ура! – подхватили в зале, многие вскакивали, целовались и обнимались.
– Миру угрожает опасность! Все слышали по ТВ?
– Да! Да!
Кто-то из девушек в зале заплакал.
– Американцы опять выдумали, что это какие-то террористы. На самом деле это они сами все подстроили, как и теракты 11 сентября, как и все последние войны. Наше правительство делает все возможное, чтобы солнце не погасло. Нет ничего невозможного! Мы прорвемся! Прорвемся на другую сторону дня из ночи. Прорвемся! Break on through to the other side!
– Да! Да! Да! – кричали в зале.
С диджейского пульта ударила жаркая смесь композиций «Дорз», церковных хоралов, думских стенограмм и латиноамериканских революционных песен.
– Да! Прорвемся! Прорвемся! Прорвемся! – гудел пьяный танцующий зал.
Войдя в мою квартиру, мы с Лизой сразу предались телесной любви. Мы занимались ею в коридоре, едва раздевшись, затем на кухонном столе, давя телами забытые на столе остатки пищи в тарелках, затем в ванной, под струями воды в душе, как в американских фильмах, потом на диване в большой комнате, не разложив его и поминутно скатываясь на ковер.
– Скажи, почему ты уехала тогда, с Кубы? – спросил я ее, когда мы, забравшись под одеяло, еще тяжело дыша, лежали на диване рядом. – Если бы мы уехали вместе, может, ничего и не было бы сейчас.
Лиза повернулась ко мне, подперев ладонью голову, и улыбнулась.
– Ты говоришь как мужчина. Я бы все равно ушла от тебя, если бы ничего не было. Если бы мы вернулись с Кубы вместе, мы бы все равно расстались, Саша. Только переживали бы все намного болезненней.
– Но ты ведь на Кубе думала, что конец света вот-вот наступит?