Адаптация

Лесина Екатерина

– Ну, спокойной ночи тогда, что ли...

К коже присосались тончайшие нити, и палец занемел. Нити Глеб оборвал, содрогаясь от отвращения. Клоны? Да хрена с два это клоны!

Лампа под потолком пульсировала, как сердце. И в неровном свете стены дома оползали крупными мягкими складками.

– Да что тут...

Дверь медленно врастала в стену. Узкая щель зарубцовывалась, а розовая складка рассасывалась,

выравнивая поверхность.

Мягкий серый войлок.

Добрый войлок.

Теплый.

Укутает как младенца и переварит.

– Брысь пошли, - Глеб пнул складку, и та откатилась. Волна раздражения пошла по комнате, и в углу войлок треснул, приоткрывая еще одну дверь.

Нормальную дверь на левых петлях и с ручкой. И с замком. Лишь бы не была заперта.

Сердце-лампа колотилось, волновался войлок, слой за слоем наползая на Киру. Ее лицо скрылось под пленкой, и Глеб поспешно отвернулся. К двери он бросился бегом, навалился всем весом, отчаянно желая, чтобы дверь открылась.

Она открылась, и Глеб рухнул в черноту проема. Заскрипели петли. Упал засов.

Глеб лежал неподвижно, пытаясь понять, где он и что происходит. Пол под рукой был деревянным. Живот давил на что-то мягкое и, к счастью, неподвижное, а щеку прорезало острой иглой. Кровь текла вяло, а боли Глеб не чувствовал.

Движения вокруг тоже.

Похоже, дом оставил попытку сожрать незваного гостя.

– Дом - это Глеб. Глеб - это дом. И не надо так орать.

Глеб встал на колени и зашарил руками в темноте. Руки то и дело натыкались на предметы. Мягкое на полу оказалось подушкой. Распоровшее щеку - вязальной спицей с эфесом из тугого клубка шерсти.

– Сантиметр левее, и быть бы мне пиратом, - пробормотал Глеб, вытащив спицу. За неимением лучшего, тоже оружие. Или хотя бы щуп.

Сталь позвякивала, обрисовывая контуры предметов. Занятие было увлекательным, хотя и несколько бесполезным. Судя по всему, место, куда попал Глеб, было неким подобием кладовки, в которую попросту сгрузили все ненужное барахло.

И сунув спицу подмышку, Глеб пошарил по карманам. Зажигалка была на месте. Щелчка с третьего удалось добыть огонек. Был он робким, и света давал немного, но достаточно, чтобы осмотреться.

– Предчувствия его не обманули, - Глеб описал полукруг.

У самой двери стоял комод. И жестяные банки

выстроились на его поверхности, словно шахматы на доске. Консервированная фасоль начала партию, а зеленый горошек судя по пыли крепко задумался над ответным ходом.

– Это нам пригодится, - ближайшую банку Глеб сунул в карман. Рот наполнился слюной, а настырный желудок урчанием напомнил о том, что неплохо бы поужинать.

Обойдется.

Вплотную к комоду примыкал ряд картонных коробок с логотипом "Формики". В куче сваленного в них барахла, Глеб нашел пару бутылок водки, упаковку стеариновых свечек, коробку леденцов и дамский револьвер с коротким рылом и щечками слоновой кости.

Во второй обнаружилась кипа бумаг, исписанных мелким нервным почерком.

В третьем - старый ноутбук. Из корпуса выходил черный хвост провода, который исчезал в щели между досками. Глеб тронул кнопку пуска, и к огромному удивлению, машина заработала.

А везет ему на технику. Точно ворожит кто. И вопросец, чем эта ворожба обернется.

Со скрипом, жужжанием и почти человеческими вздохами, ноутбук загружался. Вот только из непрограммных файлов на нем был лишь один. И назывался коротко: "Ева".

– Ну здравствуй, Ева, - сказал Глеб, запуская файл.

Экран почернел и некоторое время оставался темным, только изредка по нему пробегала зеленая ломаная линия.

– Это Ева. Ева-нуль. Ева. Ева только одна. Остальные - зеркала. Я не знаю, услышит ли меня кто-нибудь...

Глеб слышит. И слушает, прижавшись ухом к машине.

– ...но если все-таки услышат, пусть запомнят: главное - уничтожить Центр. Это вызовет дестабилизацию всей структуры. Уничтожьте Центр. Уничтожьте, мать вашу, этот гребаный Центр!

Голос порвался, как струна, чтобы возродиться в другой тональности.

– На золотом крыльце... на золотом крыльце сидели... Адам, ты меня слышишь? Если ты меня слышишь, Адам, забери меня отсюда. Мне плохо.

– Я не Адам.

– Дети мои вкушают кровь мою. Дети мои едят плоть мою. Дети мои не знают, что такое любовь к матери. Забери... пожалуйста, я буду вести себя хорошо! Я обещаю!

– ...динамика положительная, - этот голос заставил Глеба вздрогнуть и замереть.
– Удалось, наконец, стабилизировать систему.