Adelante, Гончар, adelante
Шрифт:
– Здорово, брателло… – медлил Закир, и было непонятно, в каком числе он употребляет выброшенное слово.
– Здоров… – наконец-то решился Глеб. Ему показалось, что, если он не поприветствует кавказца, этого уже не сделает никто.
Закир легко шагнул в комнату и придвинул ногой одинокий стул. Сел на него верхом.
Потом лениво оглядел яства.
– Ну угощайся, что ли… – Глеб понимал, почему приутихло веселье с появлением этого загадочного человека.
– Покурим? – так и не представившись, Закир разложил на столе небольшой пакетик, свернутый из газеты, и стал набивать из него папиросу,
Одна из девушек встала и демонстративно вышла из комнаты.
– Хе-ге… – вдруг осклабился кавказец, и на его верхней губе явно обозначился шрам. – Че, телка испугалась?
– Не надо так, – осторожно заступился за девушку Глеб.
– Да ладно, – миролюбиво согласился Закир, сунул трубочку папиросы в губы и несколько раз провел туда-сюда, увлажняя папиросу слюной.
Потом ароматно поджег длинную «пушку», глубоко глотнул дыма и передал папиросу пацану слева.
Тот, все еще косясь на Закира, переадресовал угощение Глебу.
Преодолевая отвращение – слюна Закира все еще мерещилась ему на подсохшей папиросе, – Глеб тоже сделал затяжку, отметив отменное качество закировой «дури».
Через несколько минут мир тепло, как и всегда после травы, закачался.
Когда ополовиненная еще парой пацанов папироса вернулась к Закиру, он уже не казался таким страшным, тем более что не курившие немного осмелели и громкость застолья постепенно прибавлялась.
И вот уже Глеб, каким-то образом очутившись рядом с Закиром, слушал его, пытаясь удержать в себе рвущийся от шмали наружу смех.
– Питерцы – лохи, понимаешь, Гончар? – с южно-русским, таким же, как у Глеба, «г» да еще и с легким кавказским акцентом вкрадчиво говорил Закир, наклонившись к лицу Глеба так, что тот слышал запах сена и гнилых зубов дагестанца. – Тут по-легкому можно жить. И телок иметь, и бабки…
Гончаренко как-то вскользь представил себе маленького кривоногого Закира в окружении обнаженных питерских телок.
– Питерские телки – такие давалки… Я тебя чувствую, – продолжал Закир. – Видишь, какая у меня шмаль?
Глеб кивнул. Шмаль – да, была отменная.
– Вот надо немного поработать, – он криво усмехнулся и отвел глаза, – и у тебя будет такая шмаль. Можно и «черным» обзавестись. Телки… – повторял он это слово, как заклинание.
– И что делать надо? – Гончаренко потеребил бородку, выращенную им как раз перед приездом в Питер. Мягкая черная бородка была чеченско-дагестанского типа, густо закрывавшая только подбородок.
– Лохов разводить на бабки.
– Ну это как? – Глеб, примерно уже зная ответ, хотел уточнений.
Закир сворачивал вторую папиросу.
– Много не будет? – засомневался Глеб.
Дагестанец криво и загадочно усмехнулся.
Потом они еще о чем-то много и сбивчиво говорили. А потом… Закир исчез. Так же незаметно, как и появился. Исчез вместе со сквозняком.
А Гончаренко долго и тоскливо рвало в туалете от выкуренного и выпитого. Ночью заботливый сосед (комнаты-камеры были рассчитаны на двоих) поставил рядом с его кроватью постыдный,
Прошло два дня, а Закир все не появлялся. Глеб начал было надеяться, что информация, долетевшая до него со сквозняком, имеющим привкус конопли, так и останется пустой, брошенной на ветер болтовней. Когда на третий день Закир, негромко постучавшись, нарисовался на пороге комнаты Гончаренко, у Глеба внутри неприятно заныло. В Петербурге он стал вдруг забывать, что у молодых волков юга не принято сорить словами.
– Хэ-ге… Здоров! – ухмыльнулся Закир, поигрывая четками.
– Здоров, – хмуро отозвался Глеб со своей койки.
– Ну, ты как? – задал Закир вопрос, и у вопроса, как у чемодана контрабандиста, было второе, скрытое дно.
«Я не пойду», – приподнявшись на локте, мысленно ответил Гончаренко и неожиданно для себя небрежно произнес:
– Да… Нормально…
Закир сел на край кровати, широко расставив кривые ноги, наклонился к Глебу:
– Слушай сюда… Часов в девять на «сквозняке». Там на скамейке я подожду… – немногословный дагестанец не говорил загадками – «сквозняком» был прозван парк неподалеку от общежитий. Скамейка – универсальное место встречи посетителей «сквозняка». По чьей-то прихоти во всем парке была только одна скамейка.
– Ты обещал пацанчика…
– Обещал, – помедлив, согласился Глеб, плохо припоминая обещание.
– Ты ему сказал, что надо только в сторонке постоять, да?
– Да без базара… – Гончаренко лишил ответ определенности. Чтобы сказать «пацанчику» про «сторонку», надо было сначала найти такого пацанчика.
– Ну что, – в разговоре Закир делал тяжелые паузы, как будто обдумывая каждое слово, – тогда до вечера.
Он встал, и пружинная кровать под ним внятно и визгливо всхлипнула.
– А это чего? – вдруг мрачно заулыбался он. – Типа бабу, – тут он сделал бедрами однозначный жест, – и на всю общагу слышно? Понты такие?
Отвечать нужно было сразу. И лгать при этом, потому как никаких баб в этой постели Глеба пока еще не бывало.
– Так вон и двери картонные… – нашелся он.
– Да… – к счастью, не вдаваясь в подробности, подтвердил кавказец. – О, у вас тут по ночам визг стоит, – усмехнулся он. И Глеб опять нехорошо подумал о дагестанце. Никакого визга по ночам в общежитии не стояло. Более того, если в конце лета, при заселении, еще тут и там слышались пьяные ночные голоса, то с началом учебы эти голоса приумолкли. И Гончаренко мог бы поклясться, что Закиру все это было известно.
– Подзаработаешь – будешь местных телок мацать на стороне, – пообещал Закир напоследок, и в голосе его Гочаренко почудилась соринка издевки. Когда конец фразы долетел до Глеба, за кавказцем уже захлопывалась картонная дверь.
От него, Закира, в комнате остался запах его кожаной куртки, горелой травы и табака. Такие запахи сегодня имел персональный запах гончаренковской тревоги…
Он полежал еще немного, отдаляя то время, когда придется-таки встать, спуститься этажом ниже и постучать в комнату, где жил Влад, на которого Глеб и хотел попробовать примерить роль «пацанчика». А вернее – совсем не хотел, но обещание, данное Закиру, тяготило, как карточный долг, за неотдачу которого уже последовали угрозы.