Аденауэр. Отец новой Германии
Шрифт:
Херфордский съезд стал еще одним триумфом Аденауэра, его умения быстро ориентироваться в новой обстановке и использовать неожиданно представляющиеся возможности. Мало кто из делегатов, съехавшихся из разных земель зоны: Шлезвиг-Гольштейна, Нижней Саксонии, Вестфалии, Рейнланда, — знал друг друга раньше. Это была аморфная масса, лишенная ориентиров и лидера. Наш герой тут же постарался заполнить этот вакуум — разумеется, своей собственной персоной. Когда делегаты, все как один мужчины и все в почти одинаковых строгих темных костюмах, утром перед первым заседанием начали заполнять зал заседания и рассаживаться но местам, никто не решился занять большое кресло, стоявшее во главе стола. Никто, кроме Аденауэра. Он, как, видимо, и большинство собравшихся, догадывался, что оно зарезервировано для того, кто их, собственно, пригласил, — бургомистра Херфорда Хольцапфеля, который, как предполагалось, и должен был открыть форум. Однако Аденауэра это не остановило. Бодрой походкой он прошел вдоль стола и спокойно
Сказано это было легким, шутливым тоном, и многие действительно засмеялись. Смех был, правда, у некоторых довольно нервный — их явно поставили перед свершившимся фактом: Аденауэр фактически сам назначил себя их лидером, причем это было сделано так, что вроде и не подкопаешься. Обретенную позицию самоназначенец использовал на все сто. Прежде всего он разделался со своим главным соперником — Андреасом Гермесом. Аргументация была очень простая: Гермес представляет восточную зону, а значит, не имеет права участвовать в выборных органах британской зоны, в лучшем случае он может рассматриваться как гость съезда. Возмущенный Гермес покинул зал, к вящему удовлетворению председателя. Делегация Шлезвиг-Гольштейна, как оказалось, еще не определилась с утверждением мандатов избранных делегатов и сама предпочла для своих членов статус наблюдателей. Это лишило Шланге-Шенин-гена права бороться за пост председателя — на второй день работы он также покинул съезд. Хольцапфель согласился пойти к Аденауэру в заместители. Выборы в этих условиях стали чистой 'формальностью. Единственная уступка, которую сделал Аденауэр, заключалась в том, что он не возражал, что к его титулу «председатель исполнительного комитета ХДС британской зоны» было добавлено прилагательное «временный».
Некоторые из тех, кто не был в восторге от избрания Аденауэра, придавали этой лексической тонкости принципиальное значение. Так, секретарь вестфальской организации ХДС Йозеф Каннегиссер считал, что таким образом была предотвращена «опасность фальстарта в сторону правой идеологии», но это мнение свидетельствовало только о его политической неискушенности: однажды получив власть, Аденауэр не собирался с ней расставаться и отнюдь не собирался также ревизовать свою «рендорфскую программу». -
Оставался еще вопрос о руководстве рейнландской организации ХДС, где пост председателя формально все еще занимал Лео Шверинг. Новый союзник Аденауэра, Карл Арнольд, постарался оттянуть его решение до окончания херфордского съезда. Затем в дело вступил сам Аденауэр: пообещав место одного из двух заместителей председателя лидеру протестантского крыла Отто Шмидту, он добился поддержки своей кандидатуры на пост председателя со стороны влиятельной протестантской общины. Когда 5 февраля на форуме, собравшемся в пригороде Крефельда, состоялись выборы нового руководства ХДС Рейнланда, их результаты можно было предвидеть: председателем был избран, естественно, Аденауэр, заместителями — Шмидт и Хольцапфель. Шверинг демонстративно сложил с себя все партийные полномочия. На следующее утро в письме к Альберсу он горько заметил: «Вчера был черный день для трудящихся христиан, день победы реакции по всей линии».
Так Аденауэру удалось расчистить для себя поле деятельности, избавившись постепенно от всех политических соперников. К марту 1946 года из серьезных конкурентов оставался только Якоб Кайзер. Его фигура воплощала собой две установки, обе из которых не были лишены привлекательности для многих и в западных зонах: во-первых, центральные органы ХДС должны находиться в Берлине — чтобы подчеркнуть приверженность партии делу германского единства, во-вторых, программа партии должна отражать лёвые тенденции — чтобы соответствовать господствующему духу времени. Для победы над Кайзером Аденауэру надо было скомпрометировать обе эти установки. За это он и взялся.
Первый шаг был сделан на сессии исполкома ХДС британской зоны, которая состоялась 1 марта 1946 года в маленьком вестфальском городке Нехейм-Хюстен. Главной его достопримечательностью был монастырь, который и стал местом проведения форума. При его выборе то соображение, что религиозная аура заведения настроит участников на должный лад, не было, пожалуй, первостепенным. Большую роль играло другое: монахини могли обеспечить приличное питание, а в полуголодной обстановке того времени это был немаловажный фактор. Возможно, участники сессии оценили заботу организаторов. Во всяком случае, Аденауэр был более чем доволен их поведением и исходом форума. В своих мемуарах он охарактеризовал его как «одно из самых решающих мероприятий ХДС. Мы нанесли поражение тем группам, которые выступали за массированную социализацию, и тем самым предотвратили раскол партии».
Вероятно, эта оценка несколько преувеличена. Идеологическая битва еще далеко не была выиграна. Да, сессия одобрила основную идею аденауэровской программы — о «возвращении к корням западной христианской культуры», однако по вопросу о собственности мнения разделились. В конце концов была принята компромиссная формула, предложенная Альберсом.
Теперь, как посчитал Аденауэр, пришло время выступить с публичным изложением своих взглядов перед широкой аудиторией. Через несколько дней после Нехейм-Хюстена он произнес двухчасовую речь перед четырьмя тысячами слушателей, которые собрались в еще не вполне восстановленном после бомбежек здании Кёльнского университета. Сухой анализ в ней был густо замешен на страстных эмоциях. Эта речь дала обильную пищу для критиков: Аденауэра обвиняли в излишней конфронтационности, демагогии, прямом искажении фактов и т.д. Все это так, но нельзя отрицать и другого: это была искусная пропаганда, находившая отклик у немецкого обывателя.
Он начал с того, что бросил в публику несколько трудных вопросов: как могло случиться, что германская республика; которую «мы (?) создали в 1918 году», просуществовала всего пятнадцать лет? Как оказалось возможным возникновение Третьего рейха? Почему Германия снова втянулась в войну, которая, «начавшись с блестящих успехов, была заранее проиграна»? Ответ, который он предложил слушателям, был обманчиво прост: во всем виноваты Пруссия и... марксизм. «Прусский образ государства» он охарактеризовал как воплощение «милитаризма, урбанизма и материализма», оставив слушателей гадать, как соотносятся между собой эти пагубные «измы». Была ли альтернатива и почему не возобладала? Аденауэр отвечает не менее категорично: «Дух национализма нашел сильнейший интеллектуальный отпор в тех частях Германии, где сильнее всего было влияние католической и протестантской религий, где меньше всего людей попало под воздействие учения Карла Маркса и его социализма. Такова истина, которую никому не дано оспорить!» Как раз оспорить-то это было нетрудно: Бавария была одной из самых католических земель Германии, и именно она стала родиной национал-социализма. Но, очевидно, аудитория была слишком увлечена красноречием оратора или за два часа успела уже достаточно утомиться, чтобы обратить внимание на такие мелочи.
Выводы, которые он буквально впечатывал в аудиторию, были вполне предсказуемы: человеческая личность уникальна и самодостаточна, единственный путь для немцев — возврат к ценностям и нормам «западного христианства», единственная партия, которая способна повести их по этому пути, — Христианско-демократический союз. То, что он сам — единственный, кто может ее возглавить, не говорилось, но, естественно, подразумевалось.
Это было еще не все: под конец речи он с неожиданной яростью обрушил свои полемические стрелы против идеологических антагонистов — нет, не против Востока, не против коммунизма. Против социал-демократии. Мотив был очевиден: именно СДПГ, как он понимал, будет главным соперником ХДС на предстоящих выборах, отсюда и выбор направления главного удара. Была и еще одна причина — личное соперничество, ведь лидером социал-демократов был один из самых харизматических политиков послевоенной Германии — Курт Шумахер.
Во многих отношениях это был прямой антипод Аденауэра. Прежде всего он был пруссак до мозга костей, уроженец расположенного на берегу Вислы городка Кульм (ныне это территория Польши). В отличие от Аденауэра в период Первой мировой воины он служил в действующей армии, был тяжело ранен, потерял руку, стал инвалидом. После войны он изучал право и экономику в Берлине, а позже переехал в Вюртемберг, где вступил в ряды СДПГ. В 1930 году он становится депутатом рейхстага, а к моменту запрещения партии нацистами в июне 1933 года он руководит ее земельной организацией в Вюртемберге. После этого — арест и десять лет концлагерей, из них восемь — в Дахау. В марте 1943 году его выпускают на свободу полутрупом: администрация лагеря явно не хотела увеличивать статистику смертности узников. Он выжил, но его тело страшно изувечено последствиями ранения и лагерных мук. В его организме — непрерывный воспалительный процесс, он страдает язвами желудка и кишечника, черты страшно худого лица искажены сдерживаемым страданием. Вот как описывает первую встречу с ним, состоявшуюся в ноябре 1945 года, уже знакомый нам Майкл Томас (Ульрих Холлендер): «Высокий лоб, горящие, пронизывающие собеседника насквозь глаза, весь напряженный, нервный, как будто постоянно ожидающий нападения и готовый сам напасть на воображаемого противника, готовый умереть за свои убеждения, но не изменить их хотя бы на йоту... Одержимость этого человека была мне понятна... При всем моем уважении к трезвому взгляду на жизнь, характерному для Аденауэра, и при том, что политически Аденауэр был мне ближе, с первой встречи с Шумахером я ощутил к нему какое-то теплое чувство, которое я никогда не испытывал в отношении Аденауэра». Показательная реакция со стороны человека, отнюдь не сентиментального.