Аденауэр. Отец новой Германии

Уильямс Чарлз

Впоследствии дворец поменял нескольких владельцев. В 1890 году он был куплен молодым принцем Адольфом цу Шаумбург-Линие, отпрыском весьма древнего аристократического рода, который с XII столетия правил небольшим княжеством на берегах Везера в Северной Германии. Он приобрел его по случаю своего бракосочетания с одной из многочисленных внучек королевы Виктории и родной сестрой кайзера Вильгельма — Вильгельминой-Викторией. Как высокопарно выражается современный буклет, «12 марта 1891 высокая чета торжественно и горделиво вступила под своды замка Шаумбург». Этот акт, пожалуй, остался самым ярким событием в истории владения. Принц умер в 1916 году, дворец достался вдове, которая в свои пятьдесят с лишним лет влюбилась без памяти в авантюриста российского происхождения, некоего Александра Зубкова, которого успешно

женила на себе. Тот за несколько лет сумел промотать все ее немалое состояние и в 1929 году вернулся в Россию, оставив Вильгельмину буквально без гроша. После этого здание сдавалось различным арендаторам, пока в 1939-м не перешло в собственность государства.

Вот в этом здании, свежевыкрашенном в ослепительно белый цвет и напоминавшем потому свадебный торт, и обосновался федеральный канцлер. По-видимому, его привлекло местоположение дворца — посреди большого парка, террасами спускавшегося к берегу Рейна. Из окон его кабинета на втором этаже открывалась умиротворяющая картина зеленых лужаек и куртин благородных деревьев. Это было, пожалуй, единственное достоинство его кабинета, неболь-того по площади, неудобного и вдобавок плохо обставленного. Стул, на котором он сидел, был сделан в прошлом веке, с прямой спинкой, в принципе удобный, но отнюдь не роскошный. Стол — с гнутыми ножками, бумаг там могло поместиться немного, зато стояли чернильница, пресс-папье и настольная лампа — все как будто волшебным образом перенесенное из давно прошедших 20-х годов.

Аппарат правительства был немногочисленным: не более двадцати сотрудников в начале 50-х годов. Однако контроль со стороны канцлера за деятельностью отдельных министров был довольно жестким и эффективным. Особенно это относилось к министерствам, возглавляемым деятелями, к которым Аденауэр не испытывал особого доверия и которые получили свой ноет против его воли. Туда назначались статс-секретари и начальники департаментов, которым предназначалась роль лояльных проводников директив канцлера — зачастую через голову соответствующего министра. Такие статс-секретари были у Хейнемана, Шторха, Томаса Делера (своевольного лидера свободных демократов) и даже у Эрхарда. Чиновников, являвшихся членами СДПГ, постепенно «выдавливали», переводя на менее значимые должности. Их заменяли ставленники ХДС. Все назначения чиновников — не только высших, но и среднего ранга — утверждались кабинетом, а фактически его главой.

Паутина, в центре которой была фигура канцлера, плелась группой его особо доверенных сотрудников. Высшую ступень в их иерархии занимал Бланкенхорн, который помогал Аденауэру еще в период рождения ХДС и вывел его на арену международной дипломатии. Однако у него была плохая репутация в глазах масс-медиа: он начал карьеру в нацистском МИДе, был членом нацистской партии. Именно поэтому, когда в мае 1950 года было создано ведомство но внешнеполитическим вопросам, Аденауэр не поручил его руководство Бланкенхорну; этот пост достался другому доверенному лицу канцлера — Хальштейну. В узком кругу его называли просто «профессор»: педантичный, представительный, интеллигентный, он был убежденным адвокатом европейской интеграции.

В феврале 1952 года Аденауэр значительно усилил свой аппарат, назначив своим пресс-секретарем Феликса фон Эккардта. В первые годы существования Федеративной Республики отношения с прессой были слабой стороной в деятельности правительства. Сам Аденауэр относился к журналистам с плохо скрываемым презрением. Известно его высказывание: «Нужно быть осторожным с детьми и журналистами. Они вам улыбаются в лицо, а в спину кидают камни». Фон Эккардт был человек общительный, имел шарм — качества, которых был начисто лишен Аденауэр. Новый пресс-секретарь всегда умел ввернуть остроту или сочинить каламбур, но что его шеф особенно ценил — это способность не теряться даже в очень неудобных ситуациях, всегда находить верную ответную фразу или жест.

Были и не слишком удачные назначения. Одно из них — выбор Отто Ленца на ключевой пост главы Ведомства федерального канцлера — личного штаба Аденауэра. Начавший свою деятельность в этом качестве осенью 1950 года Ленц, казалось, располагал всем для успешного выполнения своих функций — глубоким знанием юриспруденции, хорошим знакомством с механизмами средств массовой информации, интересом к порученному

ему делу и в отличие от Бланкенхорна незапятнанным прошлым. До 1938 года он был сотрудником Министерства внутренних дел, потом ушел из него, занялся частной юридической практикой и установил контакт с группой сопротивления Кайзера — Герделера. После неудачи заговора 20 июля он был арестован, приговорен к многолетнему тюремному заключению и освобожден Красной Армией. После этого он обосновался в Мюнхене, где стал компаньоном юридической фирмы одного из основателей ХСС, Йозефа Мюллера. И Мюллер, и Кайзер, с которым он был связан раньше, были политическими противниками Аденауэра, однако Ленц без колебания порвал с ними, целиком и полностью перейдя на сторону иобедите-ля. Выполняя поручения босса, он не жалел ни сил, ни старания, порой применяя довольно оригинальные методы: однажды, например, он целую ночь спаивал одного депутата бундестага, пока тот наконец не сдался и не согласился на все, что от него требовалось.

Однако у Ленца были и крупные недостатки. Он был слишком большим жизнелюбом, часто не в меру болтал и выбалтывал то, что не должно было выходить за рамки узкого круга, и — что особенно раздражало Аденауэра — не отличался особой пунктуальностью. Тем не менее лучшей кандидатуры найти не удалось. Впрочем, Аденауэр и не хотел особенно искать; у него был свой фаворит, которого он, однако, не мог назначить на руководящую должность из-за его густо-коричневого прошлого. Его звали Ганс Глобке.

Это был человек внешне ничем не примечательный, в толпе он не привлек бы к себе абсолютно никакого внимания. Он родился на рубеже XIX и XX веков в Аахене в семье зажиточного торговца верхней одеждой. После получения высшего образования в 1921 году поступил на государственную службу, в 1929-м был переведен в прусское Министерство внутренних дел, которое в 1934-м слилось с общеимперским МВД, где стал начальником отдела, занимавшегося вопросами гражданства, и с 1936 по 1939 год участвовал в составлении пресловутых «расовых законов». Современные исследователи считают, что Глобке играл активную роль в реализации нацистской расовой политики, в том числе и в преследовании евреев.

Глобке был глубоко верующим католиком. С 1922 но 1933 год он являлся членом партии Центра и, кстати, объяснял тот факт, что не ушел из МВД при Гитлере, именно повелением церкви, которая нуждалась в надежном источнике информации из самого центра нацистской машины власти. Во всяком случае, службу он продолжал не из-за жалованья: в 1934 году он удачно женился на богатой наследнице, так что средств на жизнь у него было более чем достаточно. Говоря на современном жаргоне спецслужб, он, если верить его утверждениям, был «кротом» Ватикана в нацистском МВД. Необходимостью маскировать эту свою роль тайного агента он объяснял и поданное им в 1940 году заявление о приеме в партию, которое, между прочим, было отклонено по личному указанию Мартина Бормана.

После войны Глобке сумел представить комиссии по денацификации показания свидетелей, которые сводились к тому, что он никогда не был членом НСДАП и действительно снабжал церковных иерархов важной секретной информацией. В частности, кардинал фон Прейсинг заявил, что Глобке «знакомил меня и моих братьев с планами и решениями министерства, отдельными разрабатывавшимися там проектами весьма конфиденциального характера... Он оказывал нам ценную помощь в организации нашей работы по спасению евреев и «мишлингов»³⁵, предупреждая нас о готовившихся против них акциях».

Возможно, что все это было именно так. Однако имелось два вопроса, на которых так и не было дано удовлетворительного ответа. Первый: знал ли Глобке о планах «окончательного решения еврейского вопроса», другими словами — знал ли он о намерении гитлеровской верхушки физически уничтожить все еврейское население Европы? Учитывая его позицию в иерархии нацистского МВД, трудно предположить, что не знал, однако упоминал ли он об этих планах в своей информации и делал ли попытки как-то помешать их реализации? Второй: почему он так усердствовал в составлении «комментариев» к печально известным антисемитским «Нюрнбергским декретам» 1935 года, что даже удостоился похвалы в официальной газете рейха? Комплименты в его адрес, содержащиеся в номере за 11 марта 1936 года, достаточно красноречивы.