Адептус Астартес: Омнибус. Том I
Шрифт:
— Так ты знал? — спросил Гэбриэль, его худшие опасения подтвердились.
— Я знал. И я приветствовал это. Наши идеалы были верны.
— Нет никаких идеалов, кроме идеалов Императора!
— Избавь меня от пустых мантр. Я учил тебя мыслить самостоятельно.
— Я так и делаю. С ужасающей отчетливостью, но я так и делаю. Надеюсь, ты понимаешь, что твои так называемые идеалы были лазейкой, через которую просочился Хаос. Люди сражаются с еретиками, наводнившими канализацию Андергаута. Все псайкеры Гимназиума следопытов оказались обращены,
— Они заставят тебя поверить во что угодно. Они лгут тебе.
— Нет, это ты лжешь. Прихвостни Хаоса увели тебя с пути истинного, и ты пошел с ними в блаженном неведении. Ересь есть ересь, и она широко распространилась. Даже сейчас инквизиция допрашивает всех покинувших планету гвардейцев, и я сомневаюсь, что кто- то из них переживет пытки или уйдет безнаказанным!
— Кроме тебя.
— Что?
— Ты уйдешь безнаказанным, — произнес Эсмонд, набравшись сил для еще одного язвительного выпада. — Тебе нужно было это истребление, благодаря ему ты стал выше упреков и обвинений в случившемся. Последний невинный сын Кирены, однако.
— Однако что? — спросил Гэбриэль, пытаясь сдержать гнев.
— Однако ты тоже не видел порчи, пока не стало слишком поздно. Разве это не делает тебя настолько же виновным в собственной слепоте? Разве ты не совершил так называемый грех?
— Что это? Какая-то жалкая попытка заронить в мой разум зерно сомнения? Вины? Теперь ты даже говоришь как еретик.
— О, так ведь намного проще, не так ли? Куда проще убить еретика, чем собственного невинного отца. Хорошо, тогда убей меня. Делай то, зачем пришел. Но имей мужество взглянуть мне в глаза и признать мою невиновность.
Гэбриэль какой-то миг изучал отца, силясь найти подвох. Он ничего не заметил, но почувствовал дрожь под ногами. Она не прекращалась. На востоке началась бомбардировка, и она быстро приближалась.
— Я не стану этого делать, — ответил Гэбриэль.
— Так кто из нас трус? Ты хочешь убить меня? Возьми свой болт-пистолет, наведи на меня, скажи «отец, ты ни в чем не виноват» и спусти курок.
— Нет, — произнес Гэбриэль без намека на эмоции, — я пришел сюда не чтобы убивать тебя, а чтобы ты сам мог оборвать собственную жизнь.
Гэбриэль положил на алтарь болт-пистолет.
— Восстанови свою честь. Сделай, что должно, и позволь мне запомнить тебя героем, а не трусом. В магазине лишь один болт — для тебя.
Гэбриэль смотрел на отца, пока вокруг них кружила осыпающаяся с потолка пыль, потревоженная усиливающимися толчками. Эсмонд взглянул на болт-пистолет и поднял его, хотя вес и размеры оружия были слишком велики для его слабых рук. Старик покачал головой.
— Ты лжешь, — произнес он, опустив пистолет, — тот, кого я вырастил, никогда не оставит заряженным оружие, из которого может быть убит. И если бы ты даже был настолько глуп, я все равно не обращу его против себя. Пусть лучше кровь будет на твоих руках, чтобы ты никогда не смог ее смыть.
Гэбриэль
— Прячешься за приближающейся бомбардировкой? — произнес Эсмонд. — Просишь меня покончить с собой, чтобы избавить тебя от боли? Кто же теперь трус?
— Ты прав, я не настолько глуп, чтобы остаться беззащитным. — Гэбриэль извлек спрятанный в подсумке на поясе патрон и вставил его в обойму с короткой молитвой. — Но я не трус. Я убью тебя.
Он направил болт-пистолет на Эсмонда.
— Я лишь надеялся, что ты проявишь себя как тот храбрый человек, которого я помнил.
— Надеюсь, ты лишишься всего и вся, что тебе дорого, — ответил Эсмонд. — Я проклинаю день, когда мать исторгла тебя из дыры между ног!
— По крайней мере, в конце у нее хватило мужества направить на себя пистолет, — произнес Гэбриэль, спуская курок.
Белые и голубые цвета Кирены исчезли, поглощенные удушливой смертью. Все что от них осталось, это завеса из черных туч и периодическое адское свечение магмы в местах, где орбитальная бомбардировка пробила кору.
Кирена была мертва. Тем не менее, это не никак не отразилось на плотности огня продолжавшего утюжить планету из всех орудий флота.
Если Гэбриэль и видел свой пылающий мир сквозь окно в заалтарной арке правого борта, то не подал виду. Вместо этого, он продолжал стоять на коленях перед бесстрастным гроссмейстером Кваноксом, Серым Рыцарем, по сравнению с которым сам капитан казался незначительным. Кванокс выглядел внушительно в своей серебристой броне с вьющимися вокруг обеих рук длинными полосами пергамента. Перед собой, текстом вперед, он держал особое постановление, в то время как облаченная в рясу с проглядывающими из под нее змеящимися трубками женщина-иерофант читала вслух:
— Властью данной нам Золотым Троном Терры, да станет известно, что капитан Гэбриэль Анджелос действовал со всей необходимой верностью, запросив уничтожение Кирены и, таким образом, признается невиновным в запятнавшей планету ереси. Гэбриэль принял постановление.
— Ты поступил верно, последний сын Кирены, — произнес Кванокс. — Встань же и присоединись к своим братьям как равный.
Комната взорвалась одобрительными возгласами, Кровавые Вороны обступили капитана, поднимая его с колен. Кванокс еще раз кивнул и покинул комнату в сопровождении иерофанта, оставив Воронов праздновать.
Гэбриэль сохранял мрачное выражение лица даже после того как были провозглашены тосты за его невиновность и Кровавые Вороны разбились на небольшие группки, обсуждая свои недавние подвиги на теперь уже мертвом мире. Только Исадор остался рядом с капитаном.
— Осторожнее, — тихо произнес Исадор, кивком указав на постановление. Гэбриэль внезапно осознал, что сжал его так сильно, что смял пергамент. Он ослабил хватку, но выражение лица не изменилось.
— Я подумал, ты должен знать, — произнес Исадор. — Мы покидаем орбиту завтра, духи машин уже готовы.