Адептус Астартес: Омнибус. Том II
Шрифт:
А потом у меня сложилась картинка.
— Всё было спланировано с самого начала. Умелый Оратор — твоя цель, атака — отвлекающий маневр.
— Почти, Джатен, только я — запасной вариант, — по лицу Отельяра всё ещё струилась кровь. — Ты всегда был сообразительным парнем, но в этот раз немного не докрутил.
Наверное, я должен был застрелить его на месте. Возможно, если бы Отельяр остался в шлеме, так бы и случилось. Но я смотрел ему в лицо, видел рану, полученную в бою, где мы сражались вместе. Мы были товарищами, Император подери! Я просто не мог так поступить.
А Отельяр? Он говорил без всякой радости, и мне стало ясно, что парень действует не по своей воле. Иначе и быть не могло.
— Ты — «крот»?
Боец нехотя кивнул.
— И как долго?
— С самого начала. Какая тебе разница? Нас таких много, Инквизиция пытается проникнуть в ряды гуэ’веса с прошлой войны. Они держали меня в «спячке». Наверное, не хотели раньше времени открывать козырную карту, — Отельяр теперь целился не в меня, а в голову дипломата. — Тебя я тоже должен убить, Джатен.
— Но почему? Ты убедил всех нас, что ненавидишь Империум!
— Так и есть. Из-за обычного невезения моя родина оказалась втянутой во всё это. Мы не лезли в чужие дела последние десять тысяч лет, и тут первый Дамоклов поход с размаху обрушился на наш сектор. Ты в курсе, что эта область космоса просто кишит «потерянными» человеческими мирами? Ну, то есть, сами-то они прекрасно знают, где находятся. Империуму известно о большинстве из них, хотя ему почти наплевать на эту часть Галактики. На некоторых планетах никогда не слышали про империю людей. Мы знали, и не желали иметь с ней дело. К несчастью для нас, у Империума оказалось другое мнение. Я хотя бы выжил, в отличие от почти всех, кого знал в этой жизни. А теперь сам бросай оружие, или, клянусь, я прикончу пор’эля перед тем, как погибну!
Это всё и решило. Я понял, что готов отдать жизнь за Умелого Оратора; да, в великих исчислениях о том, кто принесет больше пользы тау’ва, вы, несомненно, оценили бы его намного выше. Но для меня существовало нечто большее, чем слепая верность: мне было не наплевать на пор’эля. Он стал моим первым чертовым другом за очень, очень долгий срок.
Тогда я опустил оружие, и Отельяр ткнул стволом карабина в направлении отсека спасательных шлюпок. Подняв руки, я медленно пошел туда спиной вперед. Округлая дверь повернулась и открылась, реагируя на мое приближение. Мы ступили внутрь отсека, полукруглого помещения с пятью входными люками шлюпок, расположенными вдоль стен на равном расстоянии друг от друга.
— Зачем ты это делаешь? — запинаясь, произнес я пересохшим горлом.
На покрасневшем лице Отельяра блестели глаза, но непонятно было, от слез или от ярости. И он так смотрел на меня вдоль ствола… вызывающе, словно хотел, чтобы я запротестовал, или потребовал бросить оружие, или потянулся за ножом. Любым способом упростил бы ему задачу выстрелить в меня. А было видно, что Отельяр испытал облегчение, когда я повиновался ему — он тоже не хотел меня убивать.
Потом боец утер пот с лица комбинезоном на сгибе руки. Карабин промолчал,
— Они забрали мою семью.
— Кто?
— Проклятая Инквизиция! — рявкнул он. — А кто же ещё? Ваша трижды проклятая Инквизиция!
Я успокаивающе поднял руки.
— Это не «моя» Инквизиция.
Никогда не считал её «своей», даже раньше, когда был одним из верноподданных Императора. Кто, во имя Терры, вообще может сказать, что он на одной стороне с Инквизицией?
— Я — член тау’ва, как и ты. Не делай этого, Отельяр. Они заживо вскроют пор’эля, чтобы посмотреть, как он устроен. Ты можешь так с ним поступить? Это же наш Умелый Оратор!
Отельяр быстро взглянул на дипломата, затем снова на меня.
— У меня нет выбора: или он, или мои дети. Мои дети, Джатен!
— Они никогда их тебе не отдадут, и ты это знаешь.
Судя по глазам, Отельяр действительно это знал. Не в силах его винить — разве мог бы я в подобной ситуации поступить иначе? Порой я задаю себе этот вопрос, обычно по ночам, когда начинаю кричать, сны становятся мрачными, а до утра ещё много долгих часов. Ответ всегда один и тот же: наверное, нет.
— У меня нет выбора, — повторил он.
Отельяр был прав насчет этого. Такие люди, как мы с ним, в конечном счете просто пешки на доске.
— Их уже нет в живых, Отельяр.
Он пристально посмотрел на меня.
— Ты же понимаешь, я не могу позволить себе поверить в это.
— Мне жаль…
— У меня нет выбора! — заорал он и крепче прижал карабин к плечу. — Если я сдамся, если перекинусь, они убьют мою семью, а потом убьют меня. Имплантат глубоко в черепе, так глубоко, что даже умненькие синекожие не отыщут. Кто-нибудь подберется ко мне достаточно близко, и бабах! Вот и всё. На себя мне наплевать, но мои дети, Джатен…
Умелый Оратор, как и всегда, сохранял хладнокровие. Он поднял руки, успокаивая нас.
— Не бойся, друг Дж’тен.
Затем дипломат повернулся к Отельяру.
— Не стреляй в Дж’тена Ко’лина, это ничем не поможет твоему делу.
— Я не хочу его убивать. Мне говорили никого не оставлять в живых, но вот уж нет. Я буду плясать под их дудочку, только когда они наблюдают за мной. Если ты пойдешь со мной, и без глупостей, ничего Джатену не будет.
— Именно так я и собираюсь поступить, — ответил пор’эль.
— Хорошо, — Отельяр держал нас обоих на прицеле и с каждой секундой всё больше дергался. Звуки боя на другом конце корабля стали громче, и мы снова их услышали.
— На самом деле, он не хочет этого делать, — сказал я дипломату, решив, что смогу уговорить Отельяра сдаться.
— Нет, — возразил Умелый Оратор. — Я пойду с ним, так всё и должно быть. Ради твоей безопасности.
А потом пор’эль шагнул ко мне.
— Благодарю тебя за службу. Ты — настоящий гуэ’веса, вернейший из спутников. Ты послужил тау’ва многими способами, суть которых, возможно, никогда не осознаешь. Может быть, помнишь, как я однажды спросил тебя, в какой форме люди могут провести ритуал та’лиссера?