Адептус Астартес: Омнибус. Том II
Шрифт:
— Мы здесь закончили, Константин. Культ побежден, последние из выводков тиранидов уничтожены. Мы должны покинуть Нова Терру и отправиться в искупительный крестовый поход за свои прегрешения, чтобы искать прощения Императора за преступления, которые мы совершили здесь во имя Его.
— Прощения? Я прощен всякий раз, когда купаюсь в крови еретиков и предателей, — рычит сержант, не сводя глаз с брата Антенора.
Его слова повергают в ужас.
— И ты примешь меня, одного из своих боевых братьев, под это знамя?
— Зависит от того, что
— Так тому и быть, — с глубоким вздохом говорит Антенор. — Я преданный сын примарха, и Робаут Жиллиман наверняка отвратит свой лик от ужасов, свершенных нами над жителями этого мира. Я прошу у отца-примарха и самого Императора о прощении. И, в завершение, я должен выйти из состава отделения Константина.
— Что? — смеется сержант. — Ты не можешь. Ты сможешь выйти из-под моего подчинения, только если наши повелители решат повысить тебя в звании — если наши повелители вообще захотят нашего возвращения на Цикладу, — или кто-то из нас умрет.
С еще большей тяжестью на сердце Антенор обреченно произносит следующие слова.
— Так тому и быть.
— Так тому и быть? — выражение Константина говорит намного больше любых слов. — И ты говоришь за себя одного, или есть и другие, кто чувствует то же самое?
Сержант гранитным взглядом осматривает остальных.
— Никогда! — заявляет Маймон. — Я последую за вами хоть в самое Око Ужаса, мой лорд!
— Так и может случиться, — предупреждает его Антенор.
— Как ты смеешь? — рычит Маймон, и его болтер находит новую цель.
— Нет! Брат Антенор прав, — говорит Диомед, его голос столь же тяжелый и холодный, как мрамор. — Мы нарушили обеты ордену. Нам следует покаяться и искупить грехи.
— И мы живем и умираем в братстве, — цитирует Пий одно из писаний. — Брат-сержант, мой болтер всегда на вашей службе.
— Что скажешь ты, брат Гектор? — спрашивает Константин. — За кого ты?
— Конечно, я за вас, брат-сержант. Узы братства делают нас теми, кто мы есть. Без боевых братьев мы никто.
— Хорошо сказано, брат! — произносит Пий.
— Что же ты, брат Паламед? Мы вместе сражались под стенами Бурранакса, и против тау на Нуменоре Шесть. Кому ты верен?
— В первую очередь я верен Золотому Трону, потом величайшему из его сынов, Робауту Жиллиману, и только затем своему ордену. Когда приказы моего сержанта противоречат кредо высшей власти, то он мне больше не командир.
Паламед, отличный оратор, выложил свое мнение столь же четко, как другие.
— Хорошие слова, — говорит Константин, — но чего они стоят, когда орден оставил тебя, хотя ты не совершил ничего дурного?
— Мы не знаем точно, в чем дело, — просто отвечает Паламед.
— Я долго и упорно сражался, чтобы спасти этот мир от Великого Пожирателя, а затем еще три года — без наград и похвалы — по требованию ордена спасти его опять. Я не прошу вознаграждения, а
— Ты? — слова сержанта беспокоят Антенора. У слов есть сила. Такой силе очень быстро подчиняешься. — Все мы проливали кровь за Нова Терру.
— Нова Терру? — рычит сержант. — Я пролил за этот мир столько крови, ради него погибло столько моих братьев, что его теперь впору называть Константиниумом.
— Вы ведь шутите?
— Константиниум, Антенор! В честь павших братьев отделения Константина!
Антенор вновь оглядывает площадь. Пока шел спор, братья подтянулись ближе к тем, чьи взгляды они разделяли. Лишь брат Каин, последний, кто присоединился к тактическому отделению Константина, стоит поодаль.
— Брат Каин, настало время ответить, кому ты верен, — говорит сержант, указывая закованным в керамит пальцем на юного космического десантника. — Давай, присоединяйся ко мне.
— Как бы больно мне ни было говорить это, — дрожащим голосом отвечает Каин. — Я не могу.
— Ты не можешь?
— Я шел с братом Антенором по горящим улицам и видел зло, совершенное нами — не во имя Императора, а ради мести и кровавого упрямства.
Последние восемь Сынов Жиллимана на раздираемой враждой планете стоят лицом друг к другу среди дымящихся развалин дворцов знати, которые почерневшими пальцами поднимаются в небеса, словно в безмолвном обвинении сержанта.
— Тогда мы зашли в тупик. Братья, — говорит Константин, обращаясь только к тем, кто еще стоит с ним. — Предатели раскрыли свою сущность. И снова мы столкнулись с изменой на этом адском мире, изменой, которую следует вырезать, как гноящуюся опухоль.
— Не делай этого, — предупреждает Антенор, когда Паламед, Каин и Диомед встают рядом с ним. — Если переступишь черту, обратного пути не будет.
— Обратного пути не осталось, когда вы предали сержанта! — вспыхивает Пий.
— Ты пересек эту черту давно, — рычит Константин. — Предатель.
В этот момент вселенная переворачивается навсегда.
— Братья! — громогласно произносит Константин. — Враги раскрыли себя. Предатели отреклись от тех, кто посвятил себя работе, которую нам еще предстоит здесь закончить. Поэтому я говорю вам, братья, не потерпите предателя!
Болтганы целятся, на огнемете брата Гектора зажигается огонек, клинок Константина вспыхивает смертоносной жизнью.
— Сыны Жиллимана, — кричит в ответ Антенор, решительно смотря на сержанта-отступника, его палец твердо лежит на спусковом крючке трижды освященного болтгана. — Помни, Сиртус. Помни, Нова Терра!
С этими словами они бросаются в бой.
Пещеры гудят от какофонии боя, грохота болтерного огня, резкого треска осколочных гранат и чужеродных воплей тиранидов. Сама земля кричит, содрогаясь под ногами, она стонет и обрушивается под ударами, настолько сильна ярость ближнего сражения, которое охватило лавовые туннели.