Адмирал Д. Н. Сенявин

Шапиро Александр Львович

Русские моряки сразу же принялись за строительство адмиралтейства, пристаней, казарм, складских помещений, госпиталя, бань, часовни. Строили себе дома офицеры и женатые матросы. И вскоре на берегу Ахтиарской бухты вырос живописный поселок¹. Весной 1784 года Севастополь, по словам Сенявина, «довольно уже образовался». Несколько казенных домов и домов старших офицеров и торговцев, построенных из плитняка и кирпича с черепичными крышами, и десятки выбеленных и подкрашенных мазанок «на покатости берега делали вид очень хороший».

Самый богатый и комфортабельный дом принадлежал командиру Севастопольского порта контр-адмиралу Ме-кензи. Любивший спокойную и веселую жизнь, Мекензи не очень обременял себя служебными делами, тем более, что много времени у пего отнимали собственные

коммерческие предприятия. Командир порта обладал, по словам Сенявина, большой расчетливостью и «смышленостью» и «спроворил себе» за сходную цену имение, в

Севастопольская бухта после присоединения Крыма к России.

3 За к. '173

котором выжигал известь, рубил дрова и наладил производство кирпича и других товаров, «а «которые © Севастополе был большой спрос.

Сенявин занимал должность флаг-офицера и адъютанта при Мекензи. Он принимал самое активное участие в строительстве новой базы флота, а иногда даже выполнял функции командира порта, так как тот был вечно занят устройством своих личных хозяйственных дел.

В Севастополе в то время испытывался острый недостаток -в легких судах, на которых можно было бы подвозить грузы, необходимые для строительства города. Понятно, как обрадовался Сенявин, когда ему доложили, что в районе Херсонеса на стапелях найдены четыре большие лодки, каждая водоизмещением 50 тонн, не достроенные при ханской власти. Не тревожа своего начальника, Сенявин приказал командирам кораблей выделить несколько барказов с матросами и отправился к Херсонесу. Осмотрев лодки и убедившись в том, что, приняв некоторые меры предосторожности, их можно провести к Севастополю, Сенявин приказал спустить их на воду, привязать к каждой по нескольку порожних бочек, чтобы они не затонули, и буксировать в южную бухту.

На рассвете лодки были -приведены на место и вытащены на бе-рег. Тут же Сенявин направил на корабли приказание прислать плотников со всеми наличными досками и пвоздями, -кузнецов с кузницами и инструментами и даже барказы с фальконетами и холостыми зарядами для салюта в честь пополнения флота новыми судами.

Когда Мекензи проснулся, Сенявин доложил ему, «что бог послал нам добычу — 4 лодки и что уже они на берегу». На долю командующего осталось только распить со своим адъютантом по бутылке шампанского и пригласить для такого радостного случая на обед командиров кораблей.

Когда в 1786 году Мекензи умер, на смену ему пришел еще менее подходивший для высокого поста командующего Севастопольским портом и Севастопольской корабельной эскадрой Войнович. Это был нерешительный и безынициативный человек. В молодсти он еще способен был проявлять смелость в бою и даже отличился во время Первой Архипелагской экспедиции 1769—1774 гг. Но с тех пор он, видимо, постарел душой, опустился и стал, по словам Потемкина, совершенным трусом. Занимавший при Войновиче должность адъютанта, Сенявин, как и при Мекензи, сплошь да рядом действовал за командующего, принимая решения на свой страх и риск.

Выполняя адъютантские обязанности при Мекензи и Войновиче, Сенявин не приобрел тех черт, которые нередко становились типичными для адъютантов высокопоставленных начальников. Его характеру совершенно не была присуща униженность и подобострастие в отношениях с начальством и надменность и презрение по отношению к младшим. Следует также подчеркнуть, что, занимаясь административными делами, Дмитрий Николаевич не стал «сухопутным моряком». Не проходило ни одной кампании ¹⁶, в которой бы он не принимал участия в качестве корабельного офицера. Сначала он плавал на фрегатах «Крым», «Храбрый», «Перун» и «Скорый», затем на линейном корабле «Слава Екатерины», а в 1786 году был назначен командиром .пажет-бота «Кара-бут», который доставлял депеши из Константинополя в Севастополь и обратно.

Сенявин быстро продвигался по службе. Менее чем через три года после присвоения ему мичманского чина он был произведен в лейтенанты, а еще через четыре года —-в .капитан-лейтенанты. В двадцать лет он был ближайшим помощником и правой рукой командующего

Севастопольским портом, а с двадцати трех лет самостоятельно командовал кораблем.

Быстрому продвижению Сенявина по службе в какой-то степени способствовали его родственные связи с адмиралом Алексеем Наумовичем Сенявиным и близость к начальству. Но Дмитрий Николаевич не только быстро продвигался по служебной лестнице. За каких-нибудь пять — шесть лет он стал вполне зрелым, опытным офицером. А тут уж влиятельные родственники и близость к начальству были абсолютно ни при чем.

При выходе из корпуса семнадцатилетннй Сенявин был, по его собственным словам, «резв до беспамятства». Он любил побалагурить с товарищами, похохотать, повеселиться, потанцевать. Во время зимовки Атлантической эскадры в Лиссабоне он каждый вечер бывал на балах. Получив офицерский чин, с увлечением занимался своим туалетом и лаже под старость не забыл, как наряжался тогда в шелковые чулки, какие носил серебряные башмачные пряжки и сколько уплатил за первую шитую золотым галуном шляпу.

И через несколько лет Дмитрий Николаевич был нс прочь повеселиться. Но в его характере уже не заметно н тени легкомыслия. Юношеская резвость перерастает в деятельную энергию, а бесшабашная удаль — в мужество. Перед нами предстает смелый, решительный и в то же время умный и распорядительный офицер.

Уже в 1787 году он, будучи капитан-лейтенантом, участвует в составлении, а быть может, самостоятельно составляет инструкции², которыми руководствуются почтенные капитаны бригадирского чипа ¹⁷. В то же время Дмитрий Николаевич все время пополняет свои знания, используя для этого частые морские походы и общение с бывалыми офицерами и адмиралами.

В первые годы службы у Сенявина было несколько замечательных начальников. Среди них особо следует выделить Михаила Тимофеевича Коняева, под начальством которого Сеплвин проходил практику гардемарином, и Федота Алексеевича Клокачева, который командовал Черноморским флотом в период основания Севастополя. Это были офицеры, участвовавшие в Первой Архипелаг-ской экспедиции и прославившие свои имена в сражениях. Клокачев в Чесменском бою 1770 года командовал линейным кораблем «Европа», который в течение получаса один сражался со всем неприятельским флотом, сгрудившимся в Чесменской бухте. Коняе© -командовал русским отрядом, нанесшим сокрушительный удар по превосходящим силам турецкого флота у Патраса (Греция) в 1772 году. Участниками Первой Архипелагской экспедиции были также Иван Федотович Сенявин, под начальством которого Дмитрий Николаевич служил на Балтике, Никифор Львович Палибин, командовавший Атлантической эскадрой, на которой Дмитрий Николаевич прослужил два года, и командующий Азовской флотилией Тимофей Гаврилович Козлянинов. Да и Мекензи и Войнович тоже участвовали »в Архипелагской экспедиции и, конечно, рассказывали о ней своему любознательному адъютанту.

Еще в корпусе Дмитрий Николаевич с жадностью слушал рассказы о подвигах русских моряков в Средиземном и Эгейском морях и стремился во всем подражать героям. Служба под начальством участников славных сражений и их рассказы еще более развивали эти настроения и обогащали познания молодого офицера в области военно-морского дела.

В то же время получали развитие те -мысли и чувства, которые заронили в душу Сенявина книги и лекции Курганова и других передовых писателей и педагогов в школьные годы. Подобно Курганову, Дмитрий Николаевич критически относился к сибаритам и бездельникам. А их он часто встречал даже среди офицеров, имевших в прошлом немалые боевые заслуги. Особенно ярко Сеня-вин описал «рабочий день» командира корабля «Владимир» князя Шаховского. Князь вставал ежедневно в шесть часов, «пил две чашки чаю, а третью с прибавлением рома и несколько лимона (что называлось тогда «адвокат»), потом, причесавши голову и завивши из своих волос длинную косу, надевал колпак, на шею повязывал розовый платок, потом надевал форменный белый сюртук, и всегда почти в туфлях, вышитых золотом торжковой работы. В 8 часов в этом наряде выходил на шканцы и очень скоро опять возвращался в каюту. В 10 часов -всегда был на молитве, после полудня тотчас обедал, а после обеда раздевался до рубашки и ложился спать. (Это называлось не спать, а отдыхать.)