Адмирал Империи 34
Шрифт:
Но Артемий Константинович, похоже, не собирался сдаваться так просто. Все его существо буквально кипело от ярости и негодования.
— Хотите, чтобы я променял целую Империю на должность командира жалкого линкора?! — сорвавшись на фальцет выкрикнул Артемий, переводя пылающий взгляд с Самсонова на Шепотьева и Грауса. Рука княжича непроизвольно легла на эфес парадной сабли, а на губах заиграла язвительная усмешка. Вызывающе вскинув подбородок, Артемий обвел презрительным взглядом застывших в немом оцепенении придворных и расхохотался — громко, зло, надрывно. В этом смехе, больше похожем на кашель висельника, слышались одновременно отчаяние обреченного и бесшабашность смертника, которому нечего больше терять…
— Вы что, оба сумасшедшие?! Думаете, у меня не
Эта яростная, полубезумная тирада, казалось, отняла у Артемия последние силы. Бросив напоследок испепеляющий взгляд на своих врагов, он пошатнулся и невольно схватился за плечо верного адъютанта. На бледных, перекошенных яростью щеках царевича горели два ярких пятна лихорадочного румянца. Видно было, каких невероятных усилий ему стоит держать лицо и не показать той боли и отчаяния, что раздирали сейчас его душу.
Гордый, раздухарившийся не на шутку Артемий Константинович стоял практически один, посреди огромного зала в окружении лишь жалкой кучки оставшихся ему верными гвардейцев, судорожно вцепившись одной рукой в золоченый эфес сабли. Отступать сейчас, после того, как он вызывающе бросил перчатку в лицо зарвавшемуся диктатору Самсонову и всей его камарилье, было уже поздно. Да он и не желал отступать…
Обведя горящим взором застывшие в гробовой тишине ряды придворных, Артемий ощутил, как на смену отчаянию в его душе закипает злая решимость. Глядишь, кто одумается в последний момент, устыдится собственной трусости и подлости. И все-таки встанет на сторону законного государя, наследника древней славной династии.
Вот только увы — чуда не произошло. Те, к кому столь отчаянно взывал своим безмолвным призывом Артемий Константинович, лишь опускали глаза и отворачивались. И лишь считанные единицы, вроде того же князя Михаила, дяди Артемия, что-то невнятно бормотали себе под нос, делая неопределенные жесты своему племеннику. Вроде как сочувствуем тебе, мол, племянничек, да только помочь ничем не можем. Сами видишь — расклад не тот.
— Вы все слышали, дамы и господа?! — зычный голос адмирала Самсонова, многократно усиленный динамиками под сводами тронного зала, заставил вздрогнуть даже самых стойких и невозмутимых. Иван Федорович вскочил на ноги и, тяжело опираясь на подлокотники трона, обвел пылающим взором собравшихся. — Этот безумец только что прилюдно угрожал Российской Империи кровавой гражданской войной и совершил тем самым страшнейшее из преступлений! — продолжал греметь адмирал, указуя перстом на застывшего посреди зала Артемия. Голос его креп и набирал силу, подобно урагану, готовому смести все на своем пути. — В своем неуемном честолюбии и жажде власти этот недостойный человек готов утопить в крови собственный народ, погубить миллионы жизней — и все ради чего? Ради призрачного шанса усидеть на троне, который ему не принадлежит ни по закону, ни по праву!
Говоря это, Самсонов то и дело обращал взор на притихших царедворцев, словно стараясь разжечь в их сердцах ответный гнев и негодование. И ведь действительно — со многих лиц уже сошло выражение сочувственного интереса, появившееся было в момент отчаянного демарша Артемия. Вместо этого на них проступали гримасы страха и отвращения. Еще бы — кому захочется прослыть сообщником государственного преступника, безрассудного честолюбца, готового на все ради призрачной власти?
Между тем Самсонов, с удовлетворением отметив перемену в настроениях придворной толпы, вошел в раж. Его могучие руки то и дело потрясали воздух, словно стараясь физически смять и уничтожить невидимого врага. Голос сорвался на хриплый крик, глаза метали молнии. Грозный адмирал, казалось, готов был прямо здесь и сейчас растерзать
— Я, как верный страж закона и порядка, как главный оплот спокойствия и процветания нашей державы не могу допустить подобного святотатства! — рявкнул Иван Федорович и, резко развернувшись всем корпусом к застывшему по стойке «смирно» к старшему караула, рубанул воздух ребром ладони. — Именем Его Величества Императора Ивана Константиновича приказываю: немедленно арестовать этого государственного преступника и предать его справедливому суду!
Это был условный знак, которого явно ждали. Штурмовики Самсонова заранее были готовы к такому развитию событий, это стало понятно по тем быстрым и слаженным действиям «морпехов», которые из солдат почетного караула моментально превратились в карательный отряд по одному кивку своего командира. «Морпехи» Черноморского флота и впрямь изначально были нацелены на жесткий силовой сценарий — уж больно не по душе им пришлось намерение Артемия оспорить законность восшествия на престол Ивана Константиновича. В их глазах подобное поведение царевича Артемия квалифицировалось не иначе как «бунт и измена», за что по всем военным уставам и артикулам полагалась единственная мера — расстрел на месте без суда и следствия.
Надо отдать должное выучке «черноморцев» — штурмовики сработали безукоризненно. Стоило Самсонову подать знак, как взвод из тридцати до зубов вооруженных космопехов в полном боевом снаряжении дружно сорвался с места и, громыхая бронированными башмаками по мраморному полу, ринулся на перехват обреченной жертвы. Штурмовики грамотно рассредоточились по всему периметру зала, отсекая Артемия с горсткой сторонников от основной массы придворных и главное дверей.
Несчастный Артемий Константинович, окончательно осознав безвыходность своего положения, сорвался в истерику. Поняв, что его загнали в ловушку, из которой нет спасения, он заметался, словно обезумевший зверь. Красивое лицо исказилось гримасой ужаса и отчаяния. Непослушными пальцами Артемий попытался выдернуть из-за пояса эфес своей сабли.
— Измена! — истошно закричал обезумевший от страха царевич, вертя головой по сторонам в поисках поддержки. Взгляд его, затравленно шарящий по застывшим лицам придворных, натыкался лишь на маски брезгливого сочувствия вперемежку с откровенным злорадством. — Все кто мне верен, к оружию!
Но этот вопль отчаяния не встретил живого отклика в сердцах собравшихся. Большинство царедворцев предпочли трусливо потупиться и отвести взоры, не желая встречаться глазами с приговоренным. Те же, кто еще час назад рьяно распинался в верноподданнических чувствах к старшему сыну покойного императора, теперь старательно делали вид, что вообще не знакомы с этим человеком. Еще бы — кому охота прослыть соучастником обреченного заговорщика и разделить его судьбу?
Лишь самые преданные и бесстрашные сторонники Артемия, наплевав на осторожность, ринулись на подмогу своему незадачливому повелителю. С полдюжины гвардейских офицеров да столько же молодых аристократов выхватили клинки и попытались пробиться сквозь смыкающееся кольцо космопехов, дабы занять последний рубеж обороны возле своего государя. Зрелище вышло одновременно и трогательное, и жалкое — горстка щеголей в расшитых золотом мундирах, с холодным плазменным оружием в дрожащих от волнения руках, против хладнокровных профессионалов войны в броне и со штурмовыми винтовками.
Исход этой схватки, вернее — пародии на нее, был предрешен заранее. У приближенных Артемия не было ни единого шанса победить. Согласно правилам придворного этикета, в покоях дворца возбранялось появляться вооруженным огнестрельным оружием кому-либо, кроме службы безопасности.
— На помощь! — в ужасе кричал Артемий Константинович, активируя саблю. От прикосновения пальца к сенсорам на рукояти тонкий клинок ожил, засветился призрачным голубоватым пламенем. По лезвию от эфеса к острию протянулась змейка миниатюрного плазменного поля, способного рассечь стальной лист брони, словно масло. — Вашего императора хотят убить!