Адмирал Империи 34
Шрифт:
Диктатором Самсоновым, без устали повторявшим, что отныне он является адмиралом-регентом при малолетнем императоре Иване, были предприняты и другие шаги по укреплению режима. В частности, Иван Федорович распустил все прежние представительные и совещательные органы Империи — Кабинет министров, Сенат и Государственный Совет. Для отвода глаз и придания толики легитимности своим действиям узурпатор, конечно же, обставил все демократическими процедурами. Но люди, не утратившие на фоне всеобщего ужаса способности мыслить, прекрасно понимали: истинные причины роспуска имеют мало общего с официально озвученными.
Так,
В свою очередь, Сенат был де-юре распущен в связи с грядущими внеочередными выборами, призванными, по словам путчистов, «обновить депутатский корпус истинными радетелями народного блага, а не прихлебателями прежней власти». Звучало, конечно, красиво. Но за высокопарными лозунгами скрывалось банальное стремление протащить в высший законодательный орган исключительно людей Ивана Федоровича.
Ну а Государственному Совету, по сути, вообще была уготована участь бесславно кануть в небытие. Просто в связи с тем, что собираться там стало физически некому. Судите сами: из тринадцати его постоянных членов одна треть полегла за время переворота, еще столько же загремели за решетку в числе первых. Остатки же попросту подались в бега, спасая свои драгоценные шкуры. И взять теперь на их место было решительно некого — новая власть еще попросту не успела обрасти нужным количеством преданных ставленников столь высокого полета.
Столичная планета, впрочем, как и все населенные миры звездной системы «Новая Москва», оцепенела в жутком предчувствии надвигающейся катастрофы. Казалось, само мироздание, смертельно уставшее от бесконечных войн и лжи, приготовилось сбросить со своих плеч ветхие покровы цивилизации. Обыватели, еще недавно жившие мирной размеренной жизнью, в одночасье оказались в гуще невиданных доселе потрясений. И пока одни из них в панике метались, силясь угадать, куда же повернет безжалостное колесо истории, другие со смесью обреченности и странного любопытства наблюдали, как рушатся устои некогда великой космической Империи…
…Спустя несколько дней после так называемого переворота до адмирала Самсонова долетели тревожные известия о том, что сбежавший с Новой Москвы экс-министр Граус развил бурную деятельность в соседних секторах. Если верить агентурным данным, хитроумный политик активно вербовал в свои ряды всех недовольных новой властью, обещая золотые горы и молочные реки тем, кто рискнет выступить против кровавого режима.
Самсонов был вне себя от ярости. Сообщения об интригах Грауса застали диктатора на самом пике эйфории от одержанной победы. Буквально только что, упиваясь собственным триумфом, он предавался радужным мечтам о безраздельном господстве и всеобщем признании. А тут, понимаешь, ему докладывают о каком-то жалком министришке, посмевшем бросить ему вызов и мутить воду. Немыслимо!
В гневе диктатор обрушился с упреками на своего ближайшего соратника — канцлера Шепотьева. Ведь именно Юлиан Николаевич, будь он трижды
— Ты видишь, к чему привел твой глупый совет, недальновидный ты мой?! — орал разъяренный Самсонов, буравя несчастного Юлиана немигающим взглядом. Того аж передернуло от дурных предчувствий. Плохо приходилось тем, кто имел неосторожность накликать на себя немилость деспота — как правило, заканчивали эти бедолаги не в своей теплой постели…
Однако Шепотьев не был бы самим собой, если бы не сумел мгновенно сориентироваться и обратить ситуацию в свою пользу. Весь его изворотливый ум заработал с утроенной мощностью, лихорадочно просчитывая возможные комбинации. Спустя лишь секунду придворный интриган уже овладел собой и, напустив на себя вид немного озадаченный, но в целом совершенно невозмутимый, проворковал:
— Не извольте волноваться, мой господин. Недовольные вашим справедливым возвышением государственные преступники все равно рано или поздно подняли бы голову. Тут к гадалке не ходи — ясно ведь, что прогнившая аристократия и продажное чиновничество будут всеми силами цепляться за свои незаконные привилегии, всячески противясь установлению истинной власти…
— Да, но не под руководством самого умного и хитрого сановника Российской Империи! — раздраженно перебил его, Самсонов.
— Насчет «самого хитрого» я бы еще поспорил, — ловко вывернулся Шепотьев, кривя губы в презрительной усмешке. На его холеном лице отразилась целая гамма снисходительных и высокомерных чувств, которые обычно испытывает матерый, умудренный опытом политик к юному выскочке-дилетанту, возомнившему о себе невесть что. Весь его вид так и излучал беспредельную уверенность в собственном превосходстве над Граусом по части закулисных интриг и аппаратных игрищ. Дескать, куда ему тягаться с серым кардиналом двора.
— Умен ли Птолемей? Бесспорно. Но он, увы, принадлежит к худшему, на мой взгляд, разряду сановников-управленцев. Этакий кабинетный теоретик, за всю жизнь не удосужившийся и носа высунуть из столицы. — патетически воскликнул Шепотьев, для пущего эффекта всплеснув холеными руками. — Этот сухарь и педант, как бы ни был он талантлив в управленческих делах и политических раскладах, в военном-то абсолютно ничего не смыслит! Да любой мичман из вашей эскадры, любой сержант абордажной команды уделает Грауса в части командования…
Тут Юлиан резко умолк, картинно застыв с полуоткрытым ртом. Казалось, его вдруг осенила некая грандиозная мысль, идея, своим ослепительным блеском затмившая само светило разума. Выдержав эффектную паузу и дождавшись, пока Самсонов вопросительно вздернет бровь, Шепотьев проникновенно произнес:
— И уж конечно, где тягаться жалкому кабинетному моллюску с вашим военным гением, господин адмирал! Тем паче в космической баталии, когда решается судьба целых звездных систем. Ваш талант космофлотоводца, не побоюсь этого слова — величайший талант, затмевает собой потуги любых других адмиралов Империи. Ни один из сегодняшних командующих, будь он трижды стратег и тактик, не в силах превзойти вас в ратном искусстве. Так стоит ли вообще в этом случае опасаться действий Груса?!