Адмирал Империи – 35
Шрифт:
— Наверное, вы правы, командующий, — согласился я, немного печально кивнув в ответ, поморщившись от слов Птолемея о «его коалиции», будто это был его личный флот, а не союзные силы, а также задетый за живое столь его упреками в мой адрес. Меня коробило от его необоснованных обвинений. Но я понимал, что спорить с ним сейчас бессмысленно и даже опасно. — Но я, несмотря ни на что, все еще останусь в согласии со своими понятиями о чести. Я дал слово Зубову и намерен сдержать его. Такова моя природа, и я не могу ей изменить. Даже ради нашей общей победы.
Птолемей посмотрел на меня еще более внимательно, видимо,
— На кону стояло очень многое, — продолжал я, глядя прямо в глаза первого министра. В голосе моем звучала твердость и уверенность в своей правоте. Я не собирался оправдываться или извиняться за свои действия. То, что я сделал, было продиктовано не только тактической необходимостью, но и велением совести. — Во-первых, корабли вице-адмирала Козицына держались из последних мощностей. Их щиты были на пределе, а экипажи измотаны долгим сражением. Еще немного, и они бы не выдержали натиска превосходящих сил противника. Нужно было срочно выводить их из-под удара, дать передышку и возможность провести ремонт.
Во-вторых, благодаря этому мне удалось вырвать из лап Зубова Агриппину Ивановну… Я не мог допустить, чтобы Агриппина Ивановна попала в плен. Это было бы не только военным, но и моральным поражением для всей Коалиции. Поэтому я принял решение идти ей на выручку, невзирая на риск и возможные потери.
Птолемей слушал мой рассказ, не перебивая, но по мере того, как я говорил, лицо его мрачнело все больше. Я видел, как в его глазах вспыхивают искры раздражения. Он явно не одобрял моего самоуправства и того, что я поставил свои понятия о чести и долге выше стратегических интересов.
— Что касаемо адмиральского звания… — продолжал я, видя, что Птолемей насупился. — То, в случае, если вы считаете, что как командующий дивизией я не справляюсь со своими обязанностями — прошу тогда отстранить меня от занимаемой должности… Я готов понести любое наказание за свои действия, если вы сочтете их неправильными или недостойными…
Мои слова, казалось, отрезвили Птолемея. Он встрепенулся, словно очнувшись от тяжелого сна, и посмотрел на меня уже другими глазами — с удивлением и возможно даже с восхищением. Похоже, он не ожидал от меня такой прямоты и готовности идти до конца в отстаивании своих принципов. Это заставило его пересмотреть свое отношение ко мне и по-новому оценить мои качества как командира и человека.
— Нет-нет, что вы, — запротестовал Птолемей, опомнившись и поняв, что перегибает палку. В голосе его уже не было прежнего раздражения и недовольства. Теперь он звучал почти примирительно, с нотками уважения и даже сочувствия. — Как командир вы справились со своей задачей великолепно. Ваши решительные и смелые действия позволили спасти не только корабли Козицына, но и вице-адмирала Хромцову — одного из лучших наших космофлотоводцев. Это неоценимый вклад в общее дело борьбы с узурпатором Самсоновым. Без вас мы могли бы лишиться не только значительной части наших сил, но и опытного и талантливого командира, чьи знания и умения еще не раз нам пригодятся.
Кроме того момента, что вывели свои корабли из крепости без приказа — в остальном к вам, контр-адмирал Васильков, у меня нет никаких претензий. Напротив, я восхищен вашей храбростью, решительностью и умением быстро принимать верные решения в критической ситуации.
Птолемей говорил все это с неподдельной искренностью и теплотой. Ну, по крайней мере, я на тот момент думал именно так. Я же слушал эти слова с удовлетворением и облегчением.
— А с противником мы в любом случае разберемся, — подытожил Птолемей уже совсем другим, уверенным и боевым тоном. — Зубову не уйти, и разгром его флота остается лишь вопросом времени и количества энергозатрат… У нас достаточно сил и средств, чтобы довести эту войну до победного конца. Рано или поздно мы сломим их волю к борьбе и заставим капитулировать на наших условиях. И вы, Александр Иванович, сыграете в этом не последнюю роль. Я верю в ваши способности и рассчитываю на вашу помощь в решающих сражениях.
Эти слова звучали как призыв к действию и напутствие одновременно. Я чувствовал, как во мне поднимается волна энтузиазма и решимости довести начатое до конца.
— Господин командующий, я уже перегруппировал 34-ую «резервную» дивизию, и она снова готова вступить в бой, — ответил на это я, немного успокоившись и тем самым принимая эти своеобразные извинения первого министра. — Я обещал контр-адмиралу Зубову, что не буду атаковать его в квадрате, где шел бой между его гвардейскими кораблями и вымпелами Василия Ивановича Козицына, а также позволю ему беспрепятственно вернуться к «вагенбургу». Но далее эти договоренности заканчиваются, и сейчас мое подразделение вновь готово вступить в сражение на участке, который вы нам укажете.
— Я в данный момент смотрю на тактическую карту сектора и думаю, что присутствия вашего подразделения, похоже, вовсе не потребуется, — усмехнулся первый министр, кивая на голограмму за своей спиной. Его лицо озарила довольная улыбка, а в глазах вспыхнул огонек триумфа. Птолемей явно наслаждался своей ролью верховного главнокомандующего, вершащего судьбы целых флотов и армий. Он с упоением следил за разворачивающейся на экране картиной грандиозной космической битвы, где сотни кораблей сошлись в смертельной схватке за господство над Российской Империей.
Голограмма, на которую указывал Птолемей, представляла собой трехмерную модель сектора космического пространства, где в данный момент шло сражение. Сотни разноцветных точек и значков, обозначающих корабли противоборствующих сторон, медленно перемещались на фоне черной бездны, периодически вспыхивая и угасая, когда кто-то из них получал повреждения или погибал.
— Слишком много желающих, видя, что союзный флот побеждает, вывели свои корабли на передовую «линию», — продолжал Птолемей, всматриваясь в эту картину с нескрываемым удовольствием. — Каждый из адмиралов Коалиции теперь стремится первым надеть на голову лавровый венок победителя. Еще бы, такой шанс прославиться выпадает нечасто! Разгромить Гвардейскую Эскадру, пленить или уничтожить самого Зубова — это ли не предел мечтаний любого? Вот они и рвутся в бой, не жалея ни себя, ни свои корабли. Лишь бы урвать кусок пожирнее и свое имя в учебники истории вписать.